Жозеф Кессель - Яванская роза

Если выражение „пожирать глазами" имело для меня какой-то смысл, то это проявилось сегодня утром.

Мои глаза, ослепленные и голодные, насыщались, упивались великолепной живой пищей.

Метиска выдержала мой жадный и грубый осмотр, не меняя выражения, не шевельнувшись своим длинным, роскошным, гибким телом. Казалось, она абсолютно не узнала меня. Казалось, совершенно не заметила настойчивости, дерзости моего вожделения. Не мигая глядела она на меня – казалось, она меня не видела.

Неужели это то существо, которое я обнаружил с искривленным ртом и обнаженными бедрами на полу каюты, то, которое уже уступало Бобу?

Эта женщина, в которой два образа слились воедино, заключала в себе такую властную эротическую силу, что я вынужден был закрыть на мгновение глаза, чтобы сдержаться и не укусить сжатые губы Флоранс. Но полностью сопротивляться этому чувственному зову я не мог.

Я взял руку метиски, лежавшую на релинге, и поцеловал ее ладонь. Рука не отнялась, но не потеплела, а стала холодной, ледяной. Плоть Флоранс, как и ее лицо, ничего не выражала. Поэтому-то я и отпустил эту мертвую руку, а вовсе не из-за резкого вопля, который вдруг испустил сэр Арчибальд:

– Довольно! Довольно!

Я смотрел, как он уводит Флоранс.

Однако мое желание ослабло лишь на мгновение. Я намерился кинуться вслед странной паре. Чья-то человеческая туша преградила мне путь.

Откуда и как появился Ван Бек? И почему он взирал на меня с такой уничтожающей ненавистью, он, чье лицо, казалось, было не способно выражать какое-нибудь чувство?

Пока я задавался этим вопросом, на правом борту хлопнула дверь. Ван Бек проследовал дальше, к полуюту.

Боб снова был пьян. Чтобы к обеду дойти до подобного состояния эйфории, он, должно быть, начал пить с самого утра. Но в то время, в силу физического здоровья и привычки пить, опьянение еще не доставляло нам блаженства. Я увидел, что Боб сидит на моем месте. О ком-нибудь другом я подумал бы, что тот ошибся, но, как я уже говорил, чем больше Боб хмелел, тем вернее становился у него глаз.

Я коротко осведомился, почему он так поступил.

– Болван! – проговорил беззлобно Боб, ничего больше не добавив. Он снова потребовал стакан коньяка, в это время пришли Маурициус и Ван Бек.

Только тогда рядом с обычным местом Боба я заметил новый прибор: для Флоранс. Я буду сидеть рядом с ней.

Боб начал играть роль, которую для себя выбрал. Мгновение я решал, достойно ли это меня. Но тут, опираясь на руку сэра Арчибальда, показалась Флоранс. Больше я не размышлял о поведении Боба.

Когда все увидели, что метиска должна будет сесть рядом со мной, мне показалось, сэр Арчибальд и Ван Бек, оба, хотели этому помешать. Но она сделала вид, что ничего не заметила, и быстрым шагом, сделавшим невозможным подобное вмешательство, прошла в конец стола, где напротив капитана Маурициуса находился ее прибор. Тот приветствовал Флоранс небрежным кивком, не подойдя к ней. Ван Бек сел, что-то невнятно буркнув. Однако на минуту нечто, напоминавшее человеческое выражение, промелькнуло в складках жира и мертвенно-бледной кожи, служащих ему лицом.

И обед начался в тишине, как обычно. Но это молчание, которое прежде я легко переносил, на этот раз показалось мне недопустимым. И не только потому, что было нелепо и невозможно завязать разговор с метиской за этим столом немых, но прежде всего потому, что я понял: велась некая игра, тягостная и нечистоплотная, не нуждавшаяся в словах, центром которой была метиска. Я был уверен, что Маурициус и Ван Бек знали Флоранс так же хорошо, как сэра Арчибальда. Для них она была не просто пассажирка, севшая по воле случая. Заговор, жесткий, сложный, изощренный, связывал этих четырех людей. Это чувствовалось, угадывалось, ощущалось физически, по выражениям, теням на их лицах, которые я постоянно видел во время наших встреч, проходивших безразлично, безучастно.

Маурициус, как всегда, выглядел озабоченным. Ван Бек воплощал странную смесь смирения и ярости. Что до сэра Арчибальда, его можно было сравнить со сломанной механической игрушкой: голова его то и дело дергалась рывками то в сторону колосса, то в мою, то в сторону метиски.

И только ее поведение не менялось. Или же, возможно, я не вполне изучил ее лицо, чтобы отыскать в нем какие-либо изменения. Но кто смог бы в точности определить, что выражали ее черты, выточенные в прекрасном материале, ее темные глаза с неподвижным блеском?

Боб принес новый стакан коньяка. Он приподнял его и спокойно произнес:

– Я пью за самую прекрасную девушку китайских морей!

Он выпил коньяк залпом, так, как нас научили в Сибири казаки атамана Семенова.

Сэр Арчибальд вздрогнул так сильно, что закачался стол. Ван Бек слегка повел подбородком. Мне показалось, что розовая волна чуть заметно набежала на щеки метиски. Несомненно, она вспомнила попытку Боба.

Я не смог вынести мысли, что каждый из присутствующих мужчин, каждый, кроме меня, имел тайное право на это существо, которое я желал изо всех сил. Я опустил левую руку под скатерть и властно положил ее на ногу метиски.

Побоялась ли она вызвать скандал? Удивление ли лишило ее всякой реакции? Не знаю. Но она и на этот раз проявила необычайную способность контролировать свои нервы, свои мышцы. Ничто в ней не шевельнулось, и мгновение я владел круглым и гладким коленом, выше ощущая нежное и теплое бедро.

Внезапно Флоранс поднялась. В то же время я увидел, как Ван Бек рванул на себя скатерть.

Что произошло бы, если бы меня застукали? В самом деле, думаю, что, несмотря на физическую слабость, сэр Арчибальд бросился бы на меня, ибо, даже не имея доказательств, он уже сделал первый жест. Затем он схватил Флоранс за руку и выволок ее из зала.

– Вы должны мне коньяк, – сказал Боб колоссу.

И, ни к кому не обращаясь, добавил, размышляя вслух:

– Нет ничего нелепее, чем ревнивый монстр.

Ван Бек обратился к Маурициусу по-английски, то есть хотел, чтобы мы поняли.

– Я неоднократно говорил вам, – произнес он. – Я не хотел пассажиров на этот рейс. Если на судне произойдет несчастье, виной этому будет ваша жадность!

Он выпил большой стакан воды: он и капитан были весьма воздержанны.

Юнга собирал осколки посуды.

Наступила ночь. После обеда я раз двадцать прошелся, прогуливаясь по липким коридорам „Яванской розы", с тем чтобы в нужный момент пройти мимо каюты Флоранс. Но всякий раз я видел сэра Арчибальда в дверях его каюты, пялившегося на дверь, за которой он запер метиску. Он демонстративно держал в руке браунинг.

Ни он, ни его оружие не пугали меня. Он так сильно дрожал, что промахнулся бы, даже стреляя в упор. Чего я опасался с его стороны, так это истерики, шума, скандала, а в присутствии Флоранс комизм сцены подобного рода лишил бы меня малейшего шанса на успех. Не говоря уж о вмешательстве Ван Бека…