Ирина Алпатова - Барби играет в куклы

— Люшь, между прочим, Бабтоня на Лёвчика жаловалась, боится, что он пить начнёт. Это она так думает, а мне кажется, что он как-то увял в последнее время. В общем, она просила как-нибудь повлиять.

— А чё тут влиять, блин. Влияй не влияй, у него депрессняк, это и ежу ясно.

Ничего себе, ежу было ясно то, о чём я даже не подозревала. И уж Люшка, похоже, знала про Лёвчика куда больше меня. Она теперь проделывала свои обычные фокусы с надуванием губ, и встревать в этот процесс было совершенно бесполезно. Оставалось покорно дожидаться результата.

— Короче, до него наконец дошло, что ничего кроме толстых баб ему не светит и он не ту профессию выбрал. И вообще, он не того пола получился. Ну вот какой из него пацан, скажи?

Я ничего сказать не могла, у меня даже выпал из рук Люшкин мешок. Хозяйка тут же в него вцепилась, и сама начала в нем с остервенением рыться. Тоже, значит, себя в норму привести пытается. Еще бы ей не рыться, сначала ляпнет, а потом думать начинает. Но оказалось, что ничего подобного Люшка делать не собиралась, а принялась развивать тему дальше.

— Будет по восемь часов в день пудовые жопы обшивать, да думать, где сто первую складку заложить, а бабы ему — качать права, что их и без того толстые задницы кажутся еще толще. Вот Машка говорит, что у них в группе есть корова шестидесятого размера…

— Да оставь ты коров в покое, — не выдержала я, — плевать мне на них. Кто не тем родился?

— Не, Семён, ты у нас на всю голову больная. Ты че, Лёвчика не знаешь, да? Ах, флакончик духов; ах, оборочка на юбочке… Да он, поди, скоро женское белье носить начнёт, если уже не носит. И в армию его, между прочтим, не взяли.

— Заткнись! Люшка, ты идиотка! Привыкла иметь дело со своими… швабрами…. - мне казалось, что моя голова вот-вот разорвётся на куски, но остановиться я уже не могла. — А эта твоя, с помазком на голове… может, она тоже не она, а пацан переодетый! А Лёвчик, он просто очень… интеллигентный, он читает много, он много знает, он добрый и у него проблемы с сердцем, мне Бабтоня говорила.

— Сеня, не кипятись ты так. Я этого придурка тоже люблю, честно. И я ничего такого и не сказала, подумаешь, с кем не бывает. Я вот как-то одно кино смотрела, — теперь Люшка собрала в немыслимую гармошку лоб, — не помню только названия, так там как раз про такого, как наш, показывали. Он тоже был… клёвый, и все его там любили, в смысле как друга. — Люшка умолкла, видимо, вспомнив подробности.

— Люшь, а он тебе что-нибудь такое говорил? Делился, да?

— Ну про работу — да, немного. Но не про коров, — Люшка тут же отгородилась от возможной вспышки моего гнева длинной узкой ладонью, — про коров это я так, сама придумала.

— А мне вот ничего не говорил, ни пол слова.

У меня было такое чувство, будто я не досчиталась серебряной ложки в буфете после ухода любимых друзей. Ну ладно, не ложки — у меня таких никогда не было, включая буфет, а скажем, одной из моих любимых кукол. И это Лёвчик, которого я считала чуть ли не братом…

Люшка, видимо, догадалась если не про ложки, то про брата, и превратилась в себя обычную — Люшку на каждый день. Она картинно закатила нарисованные глаза и с надрывом вздохнула.

— А чё тебе говорить, зачем? Тебе нужны эти его "пгоблемы"? Ты же у нас маленькая наивная куколка, твое дело быть милой и глупенькой, зачем тебя грузить? — Люшка поразительно точно повторила Лёвчиковы интонации, вот уж по кому театр плачет. Я взглянула на её подвижное, точно резиновое, лицо и, не выдержав, фыркнула.

— Ну ладно, зови сюда плохого мальчика, я его сейчас маленько воспитну, — вдруг заявила подруга.

Вот так всегда. То она говорит одно, то другое, а я уже послушно семеню к двери, на ходу представляя сцену: Люшка сидит за директорским столом, а я — что-то вроде школьной секретарши Кати. Катя, между прочим, тоже не худенькая, а постоянно носит какие-то клетчатые юбочки в складку, и все как раз такой длины, чтобы были хорошо видны её икс-образные ноги с толстыми коленками, которые при каждом шаге трутся друг о друга. Да, хоть ноги у меня не такие.

Подсудимый, против моих ожиданий, выглядел очень даже сносно и охотно пошёл за мной. Ну вот, бедный барашек и не подозревал, что я вела его на судилище. Люшка встретила нашего друга царственным кивком и рентгеновским взглядом. Но и Лёвчик не растерялся — он кротко глянул через очки на судью и, почти ткнувшись ей носом в губы, спросил:

— Ланкомовская? И почём?

Люшка уже совсем было собралась со всеми подробностями ответить на его вопрос но, глянув на меня, вспомнила о своей миссии и повелела:

— Сядь!

Левчик послушно сел.

— Ну и сколько ты вчера выпил?

Мне подумалось, что серьезный разговор нужно начинать как-то не так. В тоне, каким Люшка задала вопрос, было больше любопытства, чем строгости. И вообще, свой некоторый в этом деле опыт она явно измеряла в литрах, и степень Лёвочкиной вины, судя по всему, в них же. Короче, предполагаемая воспитательная акция грозила принять не совсем нужный оборот. Но Лёвчик неожиданно перешел в контрнаступление:

— А что такого? — с невинным видом спросил он. — У меня папа напивался тги газа в год: на май, на октябгскую геволюцию и на гождество. И что? Ничего. Любой мужчина имеет пгаво!

Вот тут я прямо таки с гордостью посмотрела на Люшку. Что, получила? Мне очень даже понравился Лёвочкин довод, тот что про мужчин, я едва удержалась, чтобы ему не поддакнуть.

— И чё ты праздновал конкретно — революцию или Рождество? — не отставала непробиваемая Люшка.

— Это тебя не касается, это личное дело, — твёрдо ответил Лёвчик, — и сколько газ тебе повтогять: или глаза или гот — одно из двух. Ты же не клоун.

Тут уж судебный процесс окончательно забуксовал так, по сути, и не начавшись. Эти двое сцепились по своему обычному отработанному сценарию, а я тихо отправилась на кухню разогревать борщ. Скоро они наорутся, и кто-нибудь обязательно спросит: "А пожрать есть"? По пути я заглянула в ванную — а что если бы я рискнула накраситься, что бы я выбрала — глаза или рот? Левчик говорит, что надо делать акцент на наиболее эффектной детали. Мне и минуты хватило на принятие решения — придется оставить все как есть. Эффектная деталь у меня отсутствует совершенно.

Как я и предполагала, спустя полчаса на кухне произошло общее и полное примирение, тем более что вместе с борщом Люшка съела и ланкомовскую помаду. Да, подумала я, так ей гораздо лучше — рот не та деталь, которую Люшке стоит выделять, он и сам выделяется. Левчик про начало нашей дружеской встречи, как выяснилось, не забыл и поставил точку над "и":

— Не бегите в голову, девочки. Пить я не собигаюсь. Это пошло.

Вот тут я почти совсем успокоилась, потому что знала нашего друга как ярого борца с пошлостью. Еще у меня мелькнула мысль, что мне хотелось бы послушать про Левчикова деда, того самого, который обожал женщин и мою пастушку. Интересно, какие праздники отмечал он и как? Может, пил шампанское из женской туфельки… Тут я совершенно некстати вспомнила про башмачок из моего шкафа и, не удержавшись, хрюкнула. Парочка с удивлением на меня посмотрела, но ничего спрашивать не стала, мало ли чему радуется неразумное дитя.