Ирина Алпатова - Барби играет в куклы

Смешно, но от незабываемого в жизни каждой девушки события у меня остались довольно скудные воспоминания — дядька, тянущий свое бесконечное "э…", багровый Полковник, мы танцуем свадебный вальс — на самом деле Арнольд таскает меня за собой как набитый соломой тюк; Люшка в кровавом платье, то прилепленная к какому-то толстому господину, то шепчущая мне в ухо жарким шепотом: "Не сиди с такой рожей, улыбайся"! Ага, я и улыбалась. Подружкин напарник сначала вроде бы ходил за ней по доброй воле, а потом она уже таскала его за галстук, как прицеп. Он был заметно ниже Люшки ростом, маленький, круглый и лысый, всё время вытирал лоб платком, и Люшка называла его каким-то странным именем, то ли Тузик, то ли Пузик.

Оказывается, я тоже могу напиться. Это только для тех, кто меня совсем не знает, такое заявление может показаться смешным. А я сделала своё личное открытие — два бокала шампанского, ну может быть три, могут превратить меня в фурию или ведьму, и никакого помела не надо.

Правда, Люшка потом утверждала, что дело не ограничилось тремя бокалами, и даже четырьмя вроде бы тоже. "Считай, ты одна высосала всю бутылку". Она врала, но поймать ее на этом было невозможно, потому что я действительно не всё помнила, и количество выпитого мною шампанского в подругиных мемуарах варьировалось в зависимости от ее настроения. Далее Люшка утверждала, что от этой дозы я на некоторое время впала в некое подобие столбняка и стала похожа "точь-в-точь на куклу, ту самую". Я даже моргать перестала, уверяла подруга.

Стало быть, я выглядела абсолютной идиоткой, во что верить ну никак не хотелось. Всё-таки жаль, что я не помнила правды. Нет, кое что в памяти все-таки всплывало, но это были как раз такие эпизоды, каким я бы предпочла полную амнезию.

То есть, я себя помнила в машине, опять же эпизодически — там было невыносимо тесно и душно, как в гробу. Я подумала о смерти и вспомнила, что не попрощалась с Георгом. И стала кричать, что никуда не поеду без него, и умирать тоже без него не собираюсь. Но это было еще не всё. Я стала хлестать букетом вроде бы жениха, хотя до кого же ещё я могла дотянуться?

— Ты его обзывала, ты орала, что он ну этот, вроде Адольф, и что тебе это не нравится, — занудливо перечисляла мои грехи Люшка.

— Почему это обзывала? — пыталась я оправдаться. — Адольф это имя, а не оскорбление. И вообще, откуда ты всё это знаешь, если в машине тебя точно не было?

— Тогда ещё не было, но потом твой Аркадий позвонил мне по сотовому и спросил, про какого Георга ты все время орёшь как резаная. Хочешь верь, хочешь нет, но ты его достала, ты прямо взбесилась. Тебя можно было прямиком сдавать в психушку. Я по телефону слышала, как ты вопишь про какого-то… а, вспомнила, Арчибальда, я даже сначала подумала, что он с вами в машине.

Всё, что говорила Люшка, было просто ужасно, и я попыталась обвинить её в оговоре.

— Откуда он узнал номер твоего телефона?

— Ну дак я и дала, мало ли что.

— Послушай! А букет?! Откуда он взялся? Ты сама говорила, что отняла его у меня, потому что я ничего бросать не хотела.

— А вот тут будь спок! Твой букетик, то есть невестин, у меня, уж я с тобой справилась, я его у тебя сразу отняла. Ты мочалила другой, я черенки потом видела, длииинные… Шикарные розы… были. Уж я тебя знаю и твоего котика знаю, а такого не ожидала. Короче, я сразу к тебе поехала, вы там уже были, ловили Георга. То есть ты не ловила, шофёр ловил. А ты прямо из кожи лезла: "Георг, взять их! Хватай Арчибальда"! А какой у тебя был голос… лучше, чем у Пугачёвой. Твой муженёк, мне кажется, даже прижух слегка.

Ужас! Я многое отдала бы за то, чтобы уличить Люшку во лжи, ну или хотя бы в преувеличении, но отдельные эпизоды, застрявшие в памяти, опять же упрямо твердили, что она не так уж далека от истины. Я и в самом деле помнила Георга, похожего на пушистую молнию. Ух, как же он носился по квартире и как же он орал! Вначале его пытался поймать какой-то мужик в тёмном костюме, и мой котик дрался с ним как лев. В итоге Георг окопался на шкафу, а мужик с расцарапанной до крови щекой отступил. Ага, вспомнила, он ругался и поминал ёшкиного кота. Точно! Так вот кто это был! Потом он заявил, что эту падлу надо прямо сейчас усыпить, ну тут уж я ему сказала. Я объяснила, кого тут надо усыпить. Люшка… да, точно, она там уже откуда-то взялась и успокаивала этого… Артура или меня, или всех сразу. Но при этом она сама орала будь здоров как и предлагала вызвать МЧС.

Не знаю, кто все-таки поймал Георга и как. Не помню. Но в конце концов у меня в руках оказалась наволочка, в которой копошился мой геройский кот. Когда я, выйдя на улицу, хотела дать ему подышать воздухом, водитель заорал, что не сядет за руль, если эта сволочь окажется на свободе. Артур на него прикрикнул, он вроде стал оправдываться. В машину мы сели в очень взвинченном состоянии. Потом я все время проверяла, жив ли Георг, дышит ли, и совершенно не подготовилась к дельнейшим событиям.

Мы приехали к высотному дому с просторным холлом, я даже вначале подумала, что это гостиница. Арчибальд как-то совсем невежливо протащил меня через этот самый холл в лифт. Он, кажется, был зол и я начала приходить в себя. Голова кружилась, в горле стоял противный ком, но в моем сознании мелькнула догадка, что подошёл к концу не только торжественный вечер, но и вся моя предшествующая ему жизнь.

Мы вошли в квартиру, Аскольд включил свет, и я даже присела от неожиданности. Нет, это была не гостиница, это был Эрмитаж: полы сверкали как ледяной каток, в многочисленных зеркалах отражались хрустальные люстры, странно, что не грянул орган или что-нибудь в этом роде, он был бы кстати. Я выронила из ослабевших рук наволочку, а из нее с тяжелым шлепком вывалился мой котик. На секунду Георг замер, припав к сверкающему паркету, а потом странными высокими скачками помчался под ближайший диван. Наш любезный хозяин, кажется, напрягся, но затем приобнял меня за плечи и чуть подтолкнул вперёд. Я сжалась. А что если сесть на пол у входной двери, как тогда у Федоры? Вдруг поможет.

— Оглядись, — бархатным голосом посоветовал Арсений и, к счастью, отпустил меня. Легко сказать "оглядись", если я почти ослепла. Я поднесла к глазам левую ладонь — как же… Люшкина шпаргалка, написанная для меня на перчатке шариковой ручкой, расплылась на влажном шелке бесформенным фиолетовым пятном. Это пятно и стало последней каплей.

— Я не знаю, как вас зовут, — сказала я. — Вот тут было написано ваше имя, но от него ничего не осталось.

— Ты устала, чика.

Но уж если я начала, остановить меня не так просто.

— И вы не знаете, как меня зовут. А я не скажу. Но уж точно не чика. — Теперь, когда я объяснила ему суть дела, он должен был понять, что произошла ошибка. И нельзя незнакомым людям изображать из себя мужа и жену. Это глупо.