Мария Воронова - Клиника верности

Иван тихо открыл дверь. В коридоре под зеркалом вместо тумбочки для обуви стояла детская коляска, а через открытую дверь ванной было видно, как сушатся трогательные пеленки с веселым рисунком. Все изменилось в доме, даже запах, кажется, стал другим. Пока его не было, здесь поселился и царствует малыш.

Осторожно сняв ботинки, он прошел в комнату. Алиса кормила грудью. Ваня остановился в дверях и долго смотрел на нее. Она стала какая-то новая, совсем другая, словно сама только что родилась. В легком ситцевом халатике, с волосами, забранными в хвостик, Алиса сидела и улыбалась, глядя то на него, то на сына.

Комната стала как будто меньше. Теперь, кроме их супружеского ложа, здесь была детская кроватка, светлая и легкая, обвешанная нитками ярких погремушек, а возле окна расположился большой пеленальный стол, где в идеальном порядке выстроились бутылочки, клизмочки, пипетки и прочие необходимые в уходе за ребенком приспособления.

Все это: и комната, и женщина с ребенком на руках — было его миром, чистым, уютным и надежным. Его жена. Его сын. Васильев, эта мрачная тень прошлого, исчез в теплом свете его счастья.

— Привет, — сказал он наконец, — можно подойти?

Приблизившись, опустился на корточки, чтобы внимательнее посмотреть на малыша. Тот, не обращая на него внимания, сосредоточенно сосал, упираясь ручкой в материнскую грудь. Ручка была розовая, пухленькая и такая маленькая, что Ваня невольно посмотрел на собственную кисть. Потом, стараясь не отвлекать ребенка, осторожно провел пальцем по бархатистому темечку.

— Какой беленький.

— Да, — сказала Алиса неуверенно. И у нее, и у Вани волосы были темные.

— Я очень соскучился.

Алиса погладила его по голове, он поймал руку и поцеловал ладонь:

— Как ты тут справилась одна?

— Нормально. Да я и не была одна, со мной теперь папа живет. Ушел из дому, представляешь?

Иван тихонько присвистнул. В командировке коллеги пугали его глобальным потеплением, он отмахивался от апокалиптических прогнозов, но теперь готов был верить всему. Если Илья Алексеевич, самый послушный и безропотный муж современности, бросил жену, значит, в мире возможна любая катастрофа.

— Ничего, побесятся и снова сойдутся. Не переживай.

Алиса пожала плечами:

— У него, кажется, все серьезно. Уперся как бык, даже не хочет ее видеть. Я сама хотела к маме переехать, чтобы она не чувствовала себя одиноко, но она так накричала на меня… Говорит, сразу тебя раскусила, ты хочешь воспользоваться ситуацией и улучшить свои жилищные условия. Нет уж, ушла из дому, так ушла!

— Ну и хорошо, — сказал Ваня с облегчением. — Ты сына уже записала в загсе?

Она покачала головой:

— Тебя ждала. Мы же так и не обсудили с тобой имя. Я хотела Сергеем назвать, как полагается, в честь твоего отца, а потом подумала, сын вроде как не совсем твой…

— Не болтай. Он такой же мой, как будут другие наши дети.

Малыш, насытившись, выпустил грудь, и Иван аккуратно взял его на руки, удивляясь, какой же легкой оказалась драгоценная ноша.

— Нужно столбиком поносить, чтобы не срыгнул, — сказала Алиса, застегивая халат.

Ваня так завороженно следил за ее действиями, что она покраснела.

Он перехватил малыша согласно науке и принялся ходить с ним по комнате, лавируя между мебелью. Сын вдруг вполне осмысленно посмотрел на него и сказал что-то важное на своем языке.

— Привет, — улыбнулся Ваня.

Сережа улыбнулся в ответ.

— Ты заметил? — грустно спросила Алиса.

— Алиса, прости, но это невозможно не заметить. Он так похож на Васильева, просто удивительно. Ну и ладно. Красивым вырастет.

Сережа мирно спал в своей кроватке, Алиса готовила ужин и слушала, как ее муж поет, плескаясь в ванной.

— Не зная боли, не зная слез, он шел за ней в неволе у шипов этих роз, — надрывался он. Временами пение ненадолго прерывалось, наверное, Ваня погружался в воду с головой.

Она перевернула котлеты и проткнула вилкой — готовы ли.

— Аэропорты и города… и города, — уточнил Ваня, пробуя верхнюю ноту.

Выключив газ под сковородкой, Алиса села на табуретку. Вот и все. Кошмар кончился. Она сумела побороть свою любовь, пережила и страшное разочарование от открытия, что, оказывается, была влюблена в равнодушного и подлого мужчину. Глубокая рана, нанесенная предательством, почти зажила.

Когда Ян Александрович вез ее в роддом, Алисе было так плохо, что смерть казалась избавлением. Она хотела умереть, чтобы в небытии не помнить страшную правду — Виталий оставил ее одну! Мир раскололся, разлетелся на тысячи осколков, за которыми открылась черная пустота, и Алиса готова была искать забвения в этой пустоте.

А потом ей на живот положили маленький, синий, покрытый слизью комочек. Комочек двигался и пищал, искал у нее защиты, и все остальное сразу показалось Алисе глупым и абсолютно не важным.

Да, она помнила, что когда-то любила Виталия, а он оказался скотиной, но теперь эти мысли больше не жгли ее сердце каленым железом.

Она всецело посвятила себя сыну, переживая лишь о его здоровье и благополучии. После родов Васильев не позвонил ей, не поинтересовался ни ее состоянием, ни ребенком, но новое доказательство его равнодушия лишь по касательной задело ее сознание, не оставив обиды или досады.

О муже она почти не вспоминала. Алиса отвечала на его письма, но не задумывалась, как они будут дальше. Мать давала мрачные прогнозы, а после ухода отца они приобрели безысходность готического романа. Что ж, Алиса готова была к тому, что Иван к ней не вернется. Нежное прощание в аэропорту могло быть лишь всплеском эмоций перед долгой разлукой.

Но вот он здесь, приехал к ней, все простил и принял ребенка. Неужели у них будет настоящая семья? Алиса замечталась…

— Слова — вода, и нельзя согреть в своей душе те кусочки льда, — доносилось из ванной.

«Нельзя согреть…» — надо же. Можно! Они постараются, и все будет хорошо.

— Ну, гражданин полярных льдин, давай еще со свиданьицем! — Илья Алексеевич потянулся к бутылке.

Весь вечер они расслабленно сидели в кухне, много ели, мужчины пили вино и неспешно разговаривали.

Алиса сидела, притулившись к теплому боку мужа, чувствуя, как его рука, лежащая у нее на талии, иногда опускается ниже и многозначительно пожимает ее бедро. То и дело она вскакивала, добавить еще салату или заварить чай, но сразу же возвращалась на свой пост, где ее с нетерпением ждали.

Так хорошо было беседовать втроем под мягким янтарным светом кухонной лампы, иногда замирая и прислушиваясь — не проснулся ли в кроватке сын.

А поздние прохожие смотрели, наверное, на окно, мерцающее уютным домашним светом, и представляли, какая дружная семья живет в этом доме…