Лидия Новоселецкая - Синдром Glamoura

— Кира?

— Да, я помню, все помню. Ты обещал, что скоро все наладится.

— И не обманул. Тебе больше не нужно быть рядом с этим монстром. Остается только собрать вещи и вернуться домой.

У меня из глаз потекли слезы, губы дрожали, из-за этого слезы попали в рот, я почувствовала соленый привкус влаги.

— Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы тоже здорово влипла.

— Ты и так достаточно влипла, с тебя хватит. Ты же хорошая девочка, я знаю. Слезай со своей дури, на которую ты так крепко подсела. Не балуйся больше с этим. Обещаешь?

Я шмыгнула носом и несколько раз икнула.

— Ты икаешь?

— Да, я всегда икаю, когда плачу.

— Не плач, все позади, могло быть хуже.

— Я знаю. Постараюсь.

Я смотрела в окно, за которым снова шел снег, с силой прижимая трубку к уху. От сильного давления на щеке образовался розовый след. Витя от нетерпения ходил из стороны в сторону, с руками сложенными на груди.

— Кира, нужно увидеться, — сказал Андрей, — потолкуем обо всем. Расскажу тебе, что нужно будет сделать. Нам понадобятся твои свидетельские показания.

— По поводу последнего убийства?

— Оно было не последним.

Я промолчала. Мне не хотелось задавать уточняющие вопросы. По моей коже пошел мороз. Я жила с человеком, руки которого были по локоть в крови, как у крестного отца итальянской мафии. Мне оставалось до конца жизни благодарить Всевышнего за такую удачную, для меня, развязку криминальной драмы, в которой мне довелось сыграть дурацкую роль в массовке. У меня задрожали ноги, я присела на табуретку, вовремя предложенную Витей.

— Андрей, когда ты освободишься?

— Думаю, ближе к позднему вечеру, нужно отправить отчет о завершении операции. Куча бумажной волокиты. Переговоры с ФСБ о выдаче российского гражданина французской стороне. Через несколько недель мне предстоит поездка во Францию, буду сопровождать Вадима, в качестве конвоя. Пресса стоит на голове, нужно будет дать комментарии. Постарайся несколько дней не появляться в людных местах, возможно, пресса будет тебя преследовать, просто молчи, не комментируй событие. Ты же знаешь журналистов, они все извратят, потом не отмоешься.

— А что будет с непосредственным виновником преступления, с этим телевизионным магнатом?

— Если Вадим даст против него показания, будут возбуждать дело, но это нас с тобой уже не касается, с этим вопросом пусть французы разбираются. Им предстоит война с лучшими парижскими юристами. В случае необходимости, управление может обратиться к тебе за дополнительными показаниями, но ты совсем не обязана свидетельствовать по этому делу, только если сама сочтешь нужным.

У меня перед глазами снова возникло личико убитой девочки.

— Думаю, что сочту нужным.

— Твое право. У тебя деньги есть? Все счета Вадима арестованы, ты больше не сможешь ими пользоваться.

— У меня есть личный счет, правда, его тоже открыл Вадим.

— Отлично, ты сможешь им распоряжаться.

— Спасибо. Спасибо тебе за все.

— Рад, что удалось оставить тебя в стороне. Еще созвонимся.

Андрей отключился. Я закрыла лицо руками и заплакала. Минут пятнадцать я рыдала и не могла остановиться. На меня навалилось облегчение, ужас от осознание того, в какой опасности я была все это время, радость от того, что этот ужас остался позади. Внимание прессы не могло пугать меня больше, чем совместная жизнь с Вадимом.

Витька терпеливо ждал, пока я выплачусь.

— Все кончено, кажется, меня пронесло, — только и смогла проговорить я, вдоволь наревевшись. Друг не требовал никаких объяснений, он накапал мне валерьянки, после чего отвел меня в комнату, уложил на диван, укрыл пледом, и вышел, прикрыв за собой дверь. Я сразу уснула.

Мне снился Венецианский карнавал, хотя может, он и не был Венецианским, просто большой карнавал, где-то в западной Европе. Толпы переодетых людей в разнообразных масках, яркие одежды, веселье, фейерверки. Какой-то парень, переодетый Генрихом VIII, схватил меня за руку и потянул в гущу толпы. Маски мелькали перед глазами, кто-то ударил меня в живот, но я не поняла, кто из окруживших меня людей сделал мне больно. Я согнулась от боли, но мой спутник этого не заметил, он крепче взял меня за руку и увлек за собой. Вдалеке звучал радостный смех, откуда-то доносились звуки открывающего шампанского. В небе, казалось, прямо над головой, прозвучал залп фейерверка. Зеленые и розовые искры разлетелись в разные стороны, это вызвало восторг толпы, по которой прошла волна радостного возгласа.

Мой спутник, который назвал себя месье Монпансье, протянул мне картонный стаканчик и открыл шампанское, которое, словно по мановению волшебства появилось в его руках. Пробка вылетела из бутылки с оглушительным шумом.

— Но ведь Монпансье — это такие леденцы, — заметила я, подставляя картонный стаканчик, — маленькие разноцветные конфетки.

Мне самой показалось мое замечание нелепым и глупым.

Месье Монпансье рассмеялся.

— Просто ты привыкла так думать. Вещи всегда не такие, какими кажутся. Ты всегда думала, что это конфеты, а это я.

— Что за бред?

Я сдавила вески пальцами, в голове стучало, мысли путались.

— Это — не бред. Просто мы с детства привыкаем к стереотипам, и не можем от них избавиться в течение целой жизни. Месье Монпансье — это кондитер, который впервые приготовил леденцы, вот и меня тоже так зовут.

— Извините, не знала.

— Нестрашно, ты не первая, кто путает меня с леденцами. Давай выпьем за праздник.

— А что это за праздник?

— Как, ты не знаешь, что за праздник. Сегодня день глупости.

— А-а-а, первое апреля?

— Ну вот, опять стереотипы. Разве у глупости есть какой-то определенный день? Она дней не выбирает, глупость живет в каждом нашем дне, в каждом из нас, ее день можно праздновать когда угодно, вот как сегодня.

— А зачем же такое праздновать? — удивилась я. Ведь в глупости нет ничего хорошего.

— Ну, кто тебе такое сказал? Существует огромное многообразие глупости: очаровательная глупость, умопомрачительная глупость, глупость тщеславия, глупость превосходства, вселенская глупость, временная глупость, глупость во благо… Хотя последнее, кажется, не сюда.

— Прямо как сорта копченой колбасы. Что за идиотизм? Где я, вообще нахожусь?

— Негде.

— Негде?

— Да ты пей, шампанское — просто шик. Оно французское, очень дорогое.

— Как это, негде. Разве такое возможно?

— Еще бы невозможно! Ты же сюда сама хотела, теперь тебе у нас не нравится.

— У вас?

— Ну да, у нас, то есть негде. У нас всегда праздник, мы каждый день что-нибудь празднуем. Завтра будем отмечать день веселья, послезавтра — день радости.

— Разве это ни одно и то же?

— А кому, какое дело! Негде главное найти повод для веселья, формулировка — дело второстепенное.