Анатолий Чупринский - Бегущая под дождем

Надя Соломатина вышла на сцену!

Короче, Надя так и выперлась на сцену. Хромающая на одну ногу! С торчащими во все стороны рыжими лохмами! Один глаз жгуче-вишневый, другой серо-зеленый! Но очень решительная и мобилизованная. Готовая всех сразить и покорить.

Ведь никто не знал, не догадывался, за ее спиной за кулисами стоит Наталья. Никто не знал, у них в жилах вместо крови пульсирует музыка. Одна на двоих! Наталья — ее тыл, ее половина, ее Все! Она в любую секунду придет на помощь.

Надя вышла на сцену, победительно взглянула на приемную комиссию и отбросила в сторону второй туфель. Ее длинные ноги от этого ничуть не стали короче.

Приемная, точнее, отборочная комиссия состояла из трех девиц. Девицами их можно было назвать с большой натяжкой.

«Тушки!» оказались не какими-то тушканчиками, вполне увесистыми тушами. Каждая килограмм под девяносто. Все, как три капли воды похожи на актрису Крачковскую Меж собой они различались только прическами. Точнее, париками. На одной белый, на другой, соответственно, черный. На третьей разноцветный. С желтыми, красными и синими прядями. Отпад!

Или точнее, полный отстой!

Несколько секунд трое в зале, одна на сцене оценивающе рассматривали друг друга.

Судя по всему, «тушки» и не такое видывали. Ни одна из них и нарисованной бровью не повела при виде Нади. Более того. «Тушки», склонив к друг другу головы, начали переговариваться между собой. Вполголоса, но достаточно внятно и отчетливо. С посылом в сторону Нади. Изредка даже визгливо похохатывали. Очевидно, это был их стиль.

— Что за чучело?

— Ты меня спрашиваешь?

— Кто ее привел?

— Может, послушаем сначала?

— Зря время тратим.

— Почему такая невезуха в последнее время? Нет, за что нам такое?

Наконец, все трое, перестав шептаться, одновременно выпрямились и откинулись на спинки кресел. «Три толстяка» Юрия Олеши.

— Ты чего такая тощая? — без затей спросила Черная.

— В детдоме совсем не кормят? — уточнила Белая.

Обе посмотрели на Надю с искренним сочувствием. Будто ее вывезли из Освенцима и представили им для диагноза, будет она дальше жить или окочуриться?

— Девочки, девочки! — вступилась за Надю третья, Разноцветная, — Чего вы на нее набросились? Может, ей так лучше. Сейчас модно быть вешалкой? Верно я говорю?

Она даже подмигнула Наде. Явно намекая, что у нее есть перспективы.

Надя не поняла никаких намеков.

— Я не вешалка! — мрачно сказала она. — Мне моя фигура очень даже нравится.

— Глаза почему разные?

— Так задумано, — отрезала Надя.

— Чем будешь удивлять?

— Талантом! — с вызовом ответила Надя.

— Да ну!

— Много его у тебя? — с усмешкой спросила Белая.

— На двоих в самый раз! — непонятно ответила Надя.

Непонятно для «тушек». Для нее с Натальей все очень даже понятно. Просто и естественно.

— Ну, давай! Удивляй! — пробормотала какая-то из «тушек».

Для начала Надя выдала по несколько куплетов из шлягеров телепередачи «Старые песни о главном».

Она обвела «Ха-ха-тушек» оценивающим взглядом и подняла глаза чуть повыше. Стала смотреть куда-то вдаль, поверх их голов.

«Ну, держитесь! Хи-хи, хо-хо, тушки!».

И Надя Соломатина запела:

Она чуть прикрыла глаза и увидела небольшую покатую горку, возвышающуюся над светлой рекой… По довольно крутой пыльной дорожке к реке спускался… Леонид Чуприн… Он нес на плече несколько обструганных досок и приветливо улыбался… И подмигивая, показывал Наде в сторону реки, на берегу которой, покачиваясь на миниатюрных волнах, стояло древнеегипетское судно…

«На нем защитна гимнастерка…

Она с ума меня сведет!».

Потом Надя без паузы выдала знаменитую некогда «Одинокую гармонь» на слова незаурядного, к сожалению сейчас почти забытого поэта Фатьянова.

И естественно опять перед ее мысленным взором на тихих улочках сонной деревни с гармонью в руках возник… Леонид Чуприн.

Честно говоря, не очень вязалась эта самая деревенская гармонь с обликом насквозь городского человека Леонида Чуприна. Но в восприятии Нади не было никакого несоответствия. Все очень органично сочеталось.

Третьим номер без перерыва Надя, не глядя на «Тушек», не беря в голову их реакции, исполнила, ни много, ни мало, «Элегию» Масне. Акапелло! Всем известно это прекрасное произведение в исполнении Федора Шаляпина. Надя явила миру свой вариант.

Над полутемным залом ДК им. Зуева звенел чистый, сильный и высокий девичий голос. Он слегка дрожал, выпевая высокие ноты. Было в нем что-то такое… что не может оставить равнодушным самое черствое сердце.

Где-то в середине исполнения, еще не подойдя к кульминации, Надя услышала в полутемном зале… смех. Она сделала крохотную пауза и в это мгновение отчетливо услышала. Из зала, действительно, доносился смех.

«Тушки» смеялись. Одна из них, кажется, самая противная, Черная, даже сдержанно похохатывала, закинув голову назад.

Надя на полуфразе замерла. Остановилась. Поднесла к глазам ладошку и, загородившись ею от лучей прожекторов, нещадно лупящих прямо в глаза, начала всматриваться в зрительный зал.

«Тушки» смеялись. Белая — сдержанно, прижав к пухлым щекам пухлые ладошки. Черная — нагло и вызывающе, как-то даже зло, откровенно зло. Разноцветная — как-то невразумительно и заискивающе подхихикивала подругам.

«Тушки» опять склонив головы друг к другу, переговаривались уже в полный голос.

— Пещерный век!

— С какого дерева она слезла?

— Кто ее привел?

— Ты меня спрашиваешь?

— Нет, девочки! В ней что-то есть. Надо брать. Подучим малость и… сойдет.

— С ума спрыгнула?

— Как хотите, мне она нравится.

— Ясно. Тебя теперь на девочек потянуло?

«Тушки» громко хохотали. Открыто, не сдерживаясь. И не глядя на Надю.

Разумеется, Надя не выдержала. Громко и выразительно, как ей показалось, кашлянула. «Тушки» на мгновение замолчали.

— Что, собственно, вас так веселит? — сдерживаясь, спросила Надя.

— Рыжая! Ты не обижайся! — отсмеявшись, сказала Белая. — Но уж больно ты какая-то… нескладная!

— Это почему? — все еще сдерживаясь, спросила Надя.

— Ты куда пришла?

— Собралась сеять разумное, вечное? Нести в массы высокое и чистое? Тебя, небось, неверно сориентировали…