Татьяна Алюшина - Просто о любви

— Ну разумеется! — зло ответила она. — И как всегда, ты весь в белом, благородный, честный, а я плохая и зловредная!

Степан чуть не взвыл!

— Давай так! — четким командирским тоном распорядился он. — Мы встречаемся в суде и заканчиваем со всей этой бодягой! Все!

Он второй раз начал подниматься со стула.

— Я хотела предложить мировую! — заспешила Надежда, стараясь его остановить.

— У тебя это плохо получается, — заметил Степан. — Я не хочу выслушивать никаких твоих обвинений, претензий, оскорблений. Я сыт этим по горло!

— Нет, Степан! Все! Никаких эмоций, обещаю! Ей приходилось говорить, запрокинув голову, Больших не потрудился сесть и облегчить ей задачу.

— Я не хочу терять нашу квартиру, я к ней привыкла, — заторопилась, заспешила она. — Я отдам тебе дом в поселке. Мне он не нужен, ты же знаешь, я не люблю жизни на природе. Я ездила туда по необходимости. И это не дача захудалая, а настоящий дом со всеми коммуникациями: электричество, водопровод, отопление индивидуальное и даже Интернет, я провела три месяца назад. Я отдаю тебе его полностью со всем содержимым в доме и на участке, а ты оставляешь мне квартиру, а чтобы не терять московскую прописку, можешь прописаться у родителей. И конечно, я отдам тебе все твои вещи. Это справедливое предложение.

Он так и не сел, стоя выслушал ее и сухо ответил:

— Я подумаю.

На следующий день они с Надеждой провели экскурсионную поездку в дом. После чего за одну неделю оформили все документы, подписали все мировые соглашения, за деталями и юридическими тонкостями проследил его зять Юра.

Ш-шкраб — бросок! Ш-шкраб — бросок! Ш-шкраб — бросок!

Взмыленный от ускоряющегося темпа, подгоняемый тяжелыми воспоминаниями, накатившими без спросу, Степан презрел недовольство собой и с остервенением расчищал снег.

— Нет! — возражал он тяжело дыша неизвестному оппоненту. — Во что превращается любовь и чем заканчивается совместное проживание…

Ш-шкраб — бросок!

— …Мы уже знаем! Научены по самое «не хочу»!

Ш-шкраб — бросок!

— Спасибо, больше не желаю! — Остановился, перевел дыхание, вытер пот рукавом со лба и закончил возмущенную фразу: — Нет уж! Вполне с тебя хватит, Больших, семейной жизни, разборок, ненависти, разводов! Наелся — сыт! Уполне!

Ш-шкраб — бросок, ш-шкраб — бросок!

Обливаясь потом, он разгребал, разгребал и разгребал снег, пытаясь вместе с ним избавиться от не дающего покоя ощущения вины, некоего подозрения, что не прав, что примеряет чужие поношенные одежки на другого, совсем не того размера, человека.

Это мучительное сомнение, а еще надежда, обещание и… желание.

И он изгонял из себя, изгонял, как мог, душевное смятение…

Ш-шкраб — бросок! Ш-шкраб — бросок!

Стаська намучалась, полдня наматывая километры по квартире, слоняясь без дела и без толку из одного угла в другой. Несколько раз принималась за работу и бросала — нет, не можем!

Она оплакивала себя, несчастную, жаловалась на судьбу, выдвигала претензии жизни, кляла Больших за бегство! Ей некуда было деться от переживаемого горя, она не находила успокоения — ну хоть чего-нибудь, за что можно уцепиться и вытащить себя из отчаяния! У Стаськи все болело — и душа, и тело, и мозги! И она удивлялась, почему не плачет, может, полегчало бы?

Хоть в петлю!

И тут затренькала трубка домофона.

Милый простецкий дядька, лет шестидесяти, пригнал ее машину из дома — и имени произносить не будем кого! Она рассыпалась в благодарностях, зазывала пить чай с дороги и надеялась, что он согласится, посидит с ней за столом, они поговорят хоть о чем, только бы не одной оставаться! Но он отказался.

— Нет, благодарю! Вы очень милая девушка, и я бы с удовольствием, но надо идти! Поспешу! Еще хотел на работу заскочить!

Закрыв за ним дверь, Стаська почувствовала, что еще чуть-чуть — и от звенящей тишины притихшей от хозяйского горя квартиры у нее лопнет мозг!

Она в момент собралась и поехала к княгинюшке.

А куда еще?!

— Так! — сказала тетка, открыв дверь и обозрев племянницу. — У нас беда с последствиями?

Княгинюшка все плохие события классифицировала по шести степеням: происшествие и происшествие с последствиями, далее следовало горе и оно же с последствиями, и наивысшая степень досталась беде и беде с последствиями.

— Да! — призналась Стаська, шагнула в квартиру и обняла тетку за шею, как в детстве.

— Ну, ну! — успокаивающе похлопывала ее по спине княгинюшка.

Поцеловала в щеку, отстранила, рассматривая более внимательно, и, услышав за спиной шаги выходящей из кухни встретить Стаську домработницы, распорядилась деловым тоном:

— Зоя Михайловна, у нас беда с последствиями. Давайте-ка пирог, сметану к нему, что у нас там еще вкусненького? Колбаса ее любимая есть?

— Да все у нас есть, Серафима Андреевна! — весело отозвалась Зоя Михайловна. — Щас будем лечить и ликвидировать последствия!

И Стаська, наконец, расплакалась и рассмеялась одновременно.

Обязательно, а как же! И спасут, и вылечат, и по головке погладят, пожалеют, сопли вытрут, и пожурят за что положено, и совет дадут, и всех ее врагов накажут!

Как же ей повезло!

И она, ощущая себя маленькой девочкой, защищенной любящими взрослыми, и размазывая кулаком слезы по щекам, пошла, надежно обнятая теткиной рукой за плечи, в комнату за круглый стол — заедать беду вкусностями, запивать горячим чаем, жаловаться и ждать обещания, что всенепременно все будет хорошо!

Месяца через два после того, как Стаська пошла в первый класс, сбылись все теткины пророчества, предрекаемые в день присвоения племяннице имени, — ее стали дразнить! В основном мальчишки, и особенно старались трое.

Стася терпела, плакала по-тихому, чтобы бабушка не услышала, жаловалась учительнице, вступала в переговоры, увещевая дразнящих: «Я же вас не обзываю!»

Домашние не замечали детских мытарств. Бабушка уставала сильно, тяжело ей было с маленькой внучкой, особенно после смерти дедушки. Родителей никогда не было, они гастролировали, а когда случались дома, работали — занимались музыкой.

Так все и продолжалось, пока не пришла навестить родных Сима, жившая отдельно со вторым, еще не эмигрировавшим мужем.

Она присмотрелась к печальной Стаське, порасспросила про школу, уроки, а когда сели пить чай, стала допытываться у бабушки:

— Мам, а что со Славой?

— Да все нормально! — удивилась та вопросу. — Здорова. Учится. Говорит, что ей нравится.

Княгинюшка промолчала, допила чай и, взяв Стаську за ручку, отвела ее в дальнюю комнату. Села на диван, поставила перед собой ребенка и приступила к опросу:

— Давай, Слава, признавайся, что у тебя случилось?

Стаська отвернулась от теткиного требовательного взгляда и стала всхлипывать.