Холли Петерсон - Нянь, или мужчину вызывали?

Она посмотрела на них и повернулась ко мне.

— Бедные женщины. Что им только не приходится выносить! Слушай, я все-таки сделаю это. Прямо сейчас. Подойду и спрошу, есть ли у них расписание, когда какую форму носить. Ну, знаешь, по понедельникам у всех футболки с «Губкой Бобом», по вторникам «Дора»…

— Кэтрин, ну пожалуйста, перестань. Кому это интересно?

— Ну да, как же, ты, известная маньячка по части графиков и списков, и вдруг не хочешь узнать подробности? — Кэтрин улыбнулась. — В следующий раз, когда будешь у Шерри на дне рождения, проберись к ней на кухню и подойди к столу у телефона. Там лежит брошюра с инструкциями по домоводству с цветными закладками, чтобы удобнее было находить то, что нужно. Она заставила секретаршу Роджера все это отпечатать и переплести. Там инструкции на все случаи жизни, какие только можно себе представить.

— Например?

— Тебе же неинтересно!

— Ну, немножко все-таки интересно.

— Скользящий график работы для прислуги: первая смена с шести утра до двух дня, вторая — с девяти до пяти, третья — с четырех до полуночи. Распорядок дня для домашних животных и для тех, кто их выгуливает и купает. Указания относительно того, какие детские вещи нужно вешать, а какие складывать. Как сортировать детские перчатки и шарфы: отдельно — для прогулок и отдельно — для зимних видов спорта. Где в гардеробе нужно вешать все бальные платья девочек после глажки — да-да, ты правильно расслышала, после глажки. Каким фарфором сервировать стол к завтраку, обеду и ужину, причем с учетом сезона: сервиз с ракушками — на лето, с листьями — на День благодарения, с венками — на рождественские каникулы. Я и половины всего этого не упомню, — продолжила Кэтрин. — Просто с ума можно сойти.

— А знаешь, что самое ужасное? — отозвалась я. — Мне хочется сделать себе горячего чая, устроиться поуютнее под одеялом и изучить перед сном каждое слово в этих инструкциях.

Через полчаса страсти в игре накалились до предела. Команда Уилмингтона выиграла одно очко; толпа с воплем вскочила на ноги. Я встала на сиденье, чтобы лучше видеть, и чуть не упала на Барбару Фишер. Уилмингтон вновь увел мяч у Сент-Генри. Мой Дилан, наконец-то, оказался в центре игры; он отчаянно пытался перехватить мяч, который противники перебрасывали по площадке. Вот-вот должен был закончиться первый тайм. Уилмингтон вел в счете с преимуществом в одно очко. Игрок из команды Уилмингтона сделал рискованную попытку выиграть еще одно очко, но мяч отскочил от края корзины. Они поймали мяч и попробовали еще раз. На этот раз мяч со скоростью сотни миль в час отскочил от нижнего угла щита. Прямо на Дилана. Как ни странно, тот поймал его и ошеломленно застыл на месте. Он с ужасом взглянул на корзину на другом конце площадки — бесконечность, отделявшая его от заветного очка. Неожиданно между двумя защитниками появился промежуток, и Дилан бросился бежать. Зрители одобрительно закричали. Я посмотрела на табло: осталось семь секунд. Шесть. Пять. Четыре. Мы все отсчитывали секунды до гудка. Дилан был уже прямо под корзиной. Ну, пусть у него получится; он же с ума сойдет от счастья, если забросит.

Бросок был ему открыт. Он посмотрел на меня. Посмотрел на бегущих к нему товарищей. Снова посмотрел на корзину.

— Бросай, Дилан, бросай! — кричали они.

— Ну же, детка, ну же. Вот оно! Ты сможешь! — Я впилась ногтями в руку Кэтрин. Дилан обнял мяч, как ребенка, сжимая его обеими руками, и упал на пол, рыдая. Он просто не в силах был бросить. Раздался звук сирены. На площадке было тихо. Все смотрели на моего маленького несчастного мальчика.

— Ну и что он сказал по этому поводу утром? — Мой муж Филип стоял голый, склонившись над раковиной, и стирал с уха пену для бритья пушистым белым полотенцем.

— Он говорит, что все в порядке, но я-то знаю, что это не так. — Я стою у своего умывальника, в полутора метрах от него, наполовину одетая, всовывая кисточку для туши обратно в тюбик. — Я точно знаю. Все очень плохо.

— Вместе мы сумеем ему помочь, милая, — спокойно ответил Филип.

Я знала: он думает, что я опять делаю из мухи слона.

— Он не хочет об этом разговаривать. А он всегда со мной разговаривает, всегда. Особенно вечером перед, сном. — Я прищурилась, и вокруг глаз побежали морщинки.

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, и ты выглядишь стройной и очень молодой для своих тридцати шести. Да, и я не виню Дилана за то, что он не хочет переживать все это заново. Дай ему пару дней. И не беспокойся, он справится.

— Но то, что случилось, очень важно, Филипп. Я говорила тебе вчера.

— Четвертый класс вообще сложное время. Он справится, обещаю тебе, а я ему помогу.

— Спасибо, что стараешься меня успокоить. Но все равно ты не понимаешь.

— Да все я понимаю! Он чувствовал, что все это давит на него, — произнес Филип, — и сорвался. Оставь его в покое, а то будет только хуже. — Он потрепал меня по бедру и пошел к себе в гардеробную, но у двери обернулся и подмигнул с привычной добродушной уверенностью. — Хватит про Дилана. У меня для тебя сюрприз.

Я знала. Рубашки. Я изо всех сил попыталась переключиться.

Филип снова скрылся в спальне и крикнул:

— Ты просто с ума сойдешь, когда увидишь, что, наконец, привезли!

Рубашки лежали на кровати, в большой темно-синей упаковке. Филип ждал их доставки так, как дети ожидают Рождество. Когда я вернулась в спальню, он уже достал из коробки первую сшитую на заказ рубашку за двести пятьдесят долларов и аккуратно отклеивал липкую ленту, скреплявшую красную упаковочную бумагу. Бумага была дорогая и плотная, с одной стороны мягкая, а с другой — блестящая и гладкая. Филип с громким треском разорвал бумажную упаковку и извлек из нее рубашку в широкую желто-белую полоску. Прямо в духе британской аристократии — и любого из наших знакомых-юристов.

Мне этим утром было не до рубашек. Я развернулась и пошла на кухню.

— Джейми, иди сюда! Ты даже не…

— Минуточку!

Я вернулась, помешивая кофе и держа газету под мышкой.

— Дети уже встают. У тебя две минуты на демонстрацию рубашек.

— Я еще не готов.

Я села в кресло в углу и принялась просматривать заголовки в газете.

— Ты только посмотри на это! — Филип в полном восторге облек свой мускулистый торс в желтую рубашку. Пряди влажных каштановых кудрей прикрывали верхний край воротника; он зачесал волнистые волосы назад и пригладил их рукой. Усмехаясь себе под нос и мурлыкая какую-то песенку, он начал застегивать пуговицы.

— Очень мило, Филип. Хорошая ткань. Ты сделал удачный выбор.

Я вернулась к газетам, краем глаза наблюдая за тем, как он легким шагом приблизился к своему гардеробу из красного дерева и начал рыться в серебряной чаше, которую выиграл в парусной регате в школе. Он отобрал три пары запонок и разложил на бюро — маленький ритуал, который утвердился с тех пор, как Филип стал зарабатывать достаточно, чтобы позволить себе больше одного комплекта хороших запонок. Выбор пал на золотые штанги от «Тиффани» с синими лазуритовыми камешками на концах — это были его любимые запонки.