Кимберли Пирс - Парни не плачут.

«Билли Бринсон, Брэндон Тина, Тенна Брэндон, Брэндон Уэйл, Тин Брэймори, Чарльз Брэйман…»

О Джон Мария Иисус! В этом-то всё дело?! У того пекаря с красной фуражкой? Чёртов «джип», который на металлолом надо было везти? Да я ему услугу оказал! Что вы… вы натворили! Депрессия из-за такой мелочи!.. Тьфу, дьявол…
Фотоаппарат. Профиль на фоне разлинованной стены, анфас. Угрюмое выражение лица, запавшие щёки… короткая стрижка… недоумевающие детективы с чашкой кофе в руках. «Эй, пацан! Ой, простите, барышня… курточка у вас ничего, модерновая. Повернитесь-ка…» Поворот с нарочитой медлительностью. «А с машиной что случилось?» «С Полом Заггерманом свалили её в кювет… на 15 шоссе, он же всё и устроил… Извините, сэр. Я могу идти?» Глянцевое фото – длинные волосы, приоткрытый в изумлении рот. Тина. Тина-сорванец. Уродка паршивая!
Как здорово пахнет навозом посреди этих ровных кукурузных рядов… засохшие обломанные стебли, твёрдая земля… корочка инея хрустит под каблуком… мотылёк летит дальше, на безлюдное шоссе… А он стоит, прижавшись к столбу… на котором, наверное, сотни объявлений налеплено – с тех пор, как в здешнем кинотеатре Лорен Бэколл стала звездой… и открывает дверь машины. Стекло посыпалось, ну и плевать… ключи под сиденьем. Никто не будет в обиде. Жизнь без риска – вообще не жизнь… Кто бы рассказал об этом копам?
Прямоугольная печать оставила тяжёлый оттиск с красной каймой.
Не явилась.
Не явилась.
Не явилась…

… Да уж, что ему было делать в четырёх стенах? Если рассвет он встречал за рулём потрёпанного «седана», то в сгустившуюся темноту лихо въехал на мопеде. Лонни всё сделал, чтобы избавиться от нерадивого кузена. Вот и получился из него провинциальный «бунтовщик без причины», который предпочитает не Сан-Франциско и свободу слова, а захолустный Фоллз-сити с его барами и симпатичными девушками… Ему нравилось, как свистит ветер в ушах. Хотя в пределах города нельзя было превышать скорость, но в тот день он плевал на ограничения, с рёвом проносясь по засыпающим улицам. Лана снова работала в вечернюю смену. Здание фабрики на берегу реки Немахи… Не доехав до моста, он остановился и стал разглядывать его. Панорама – как для ночных открыток – курившийся над трубами дым, разноцветные огни, ровный ряд окон, бросающий голубоватые отсветы на асфальт, чёрный силуэт монолита. Сюрреалистический вид беспокоил его. А может быть, это свидание так раздразнило аппетит голодного до любви парнишки… Нет, как он бегал по знакомым в Линкольне, сбиваясь с ног – в районе была плохая телефонная связь, как искал хоть одного индивидуума со свободной трубкой, как потом сжимал эту трубку в побелевшем кулаке и, разглаживая смятые записки, звонил Тисдейлам… Набор – и не туда. Женский усталый голос, эмоции через край, он чуть не прыгал на месте! Зудящая боль от минутного страха – всё, его бросили и не хотят видеть там, где всё так хорошо шло! На предварительное слушание об его деле по краже автомобилей он так и не явился. Зато теперь, продрогший и хмурящийся, разглядывал здание фабрики… Он не был неистовым соблазнителем, он уважал девушек, хотя чисто по-мужски пользовался их неопытностью и своими очаровательными манерами. И теперь поджилки у него дрожали, как от дозы алкоголя – это чувство знакомо всем, будь парень капитаном школьной футбольной команды, атлетом и забиякой, или тихим очкариком, проводящим время за микроскопом. Желудок пуст, глаза трогательно доверчивы. Он хотел Лану… он хотел показать ей, чего стоит. Без спешки. Так редко ему удавалось побыть в обществе видной девушки, в которой так причудливо переплеталась хрупкость и неведение относительно того, что есть лучшее, чем пьянки в баре…
Она курила у открытого окна, повернувшись боком. Стряхнула столбик пепла. Пожала плечами, глубоко вздохнула. Улыбнулась каким-то своим мыслям. Мальчишка на старом мопеде чувствовал себя Пигмалионом из пьесы. На глупую цветочницу она не тянула. «Полароид» оттягивал внутренний карман куртки. Он проследил за движениями девушки из своего укрытия и, стараясь не шуметь, полез за фотоаппаратом. Зашипел спуск, блеснула вспышка, и через доли секунды из разверстой щели появился горячий квадратик снимка.
Лана вздрогнула от неожиданности, а потом протёрла глаза. Её жутко тянуло в сон – стоять у конвейера часами, щурясь под неоновыми лампами… одно и спасало, что сегодня собирался приехать её рыцарь. Сравнению она усмехнулась, а потом высунулась из окна. Ну конечно – умные глаза, смазливое лицо. И… постойте-ка, вот это роскошь!

Она скомкала ткань в руке и смущённо отвела взгляд. Ей нравилось проводить время с парнями, с этим же – в особенности, потому что он предупреждал её желания, а иногда – слова. Она видела, что он волнуется, и была приятно польщена этим. Ещё никто не изволил приехать за ней, в разгар рабочего времени, и дожидаться её снаружи. С песнями, плясками, букетами цветов. Он был готов сделать для неё всё, кроме одного – он не хотел исчезать с её горизонта. Этот парень не сочинял сказки для девушек, он сам был такой сказкой, немного наивной и очень интригующей… В последнее их свидание он держал её за руки – чёрт возьми!!! Кто ещё из его неотёсанных дружков способен на это?

Лана осеклась. За период его отсутствия она отвыкла от его манеры выворачивать все её слова наизнанку. Конечно, признайся она ему, что пулей вылетела бы навстречу… будет ли он её уважать после этого? Плевать на внутренний голос, который шепчет соблазнительные вещи…
Он относился к ней по-доброму. И немного не понимал, отчего она пугается этой его черты. В нём расцветал целый букет маленьких пороков, некоторыми он даже гордился, но чтобы так… из-за какого-то пустяка придавать голосу томное звучание?!