Даниэла Стил - Лучший день в жизни

Нарождающийся июньский день был изумителен, солнце вставало над городом, а Коко Баррингтон любовалась восходом с террасы своего дома в Болинасе. Глядя на протянувшиеся по небу розовые и оранжевые полосы и пригубливая дымящийся китайский чай, она раскинулась в выцветшем колченогом шезлонге, купленном на «гаражной» распродаже. Эту сцену безмятежно созерцала древняя с виду деревянная статуэтка Гуаньинь, богини милосердия, – давний и бесценный дар. Под благосклонным взглядом Гуаньинь миловидная молодая женщина купалась в золотистом рассветном сиянии, и ее длинные рыжевато-каштановые волосы, мягкими волнами ниспадающие почти до талии, отливали жаркой медью в лучах летнего солнца. Коко сидела босиком, в старой ночной рубашке – фланелевой, застиранной, с узором поблекших сердечек. Дом на плато Болинас, обращенный к океану и узкой полоске пляжа, был пределом мечтаний Коко. Здесь она прожила четыре года. Для ее двадцати восьми лет идеально подходили и этот дом, и крошечный прибрежный поселок менее чем в часе езды на север от Сан-Франциско.

Назвать ее жилье домом можно было лишь с натяжкой: оно представляло собой скорее дачную постройку, которую мать и сестра Коко именовали сараем, а в минуты снисходительности – лачугой. Обе никак не могли уразуметь, с чего вдруг Коко вздумалось поселиться здесь, не говоря уже о том, как она вообще продержалась так долго. Сбылись худшие опасения обеих: подобного поступка они не ожидали даже от Коко. Мать испробовала лесть, оскорбления, язвительные уколы и наконец решилась на подкуп, лишь бы вернуть дочь в «лоно цивилизации», как она называла Лос-Анджелес. Но в образе жизни матери и в своем детстве Коко не находила ничего цивилизованного. Люди, их жизнь, устремления, дома, приметы косметических операций на лицах почти каждой встречной – все это казалось Коко фальшивым. А ее собственная жизнь в Болинасе была простой и настоящей, искренней и бесхитростной, совсем как сама Коко. Она ненавидела подделки. Впрочем, лоск ее матери не был поддельным: она и вправду тщательно следила за собой. Преуспевающая романистка, автор бестселлеров, она не обманывала читателей, просто ее романам недоставало глубины, несмотря на их успех. Мать выбрала в качестве псевдонима девичью фамилию и имя своей матери – Флоренс Флауэрс; шумным успехом она буквально упивалась. Ей уже минуло шестьдесят два года, и жизнь ее напоминала волшебную сказку, пока ее муж, отец Коко, Бернард Баррингтон, или просто Базз, самый влиятельный литературный и театральный агент Лос-Анджелеса, не скончался четыре года назад. Он был шестнадцатью годами старше жены, однако еще оставался крепким. Но внезапно умер от инсульта. В своем деле он обладал внушительным авторитетом, свою жену опекал и баловал, как ребенка, все тридцать шесть лет супружеской жизни. Это он способствовал писательской карьере жены и умело руководил ею. Коко часто гадала, сумела бы ее мать подняться так высоко без помощи отца или нет. Подобным вопросом мать никогда не задавалась и ни на минуту не сомневалась в достоинствах своих книг и в собственных мнениях по любым житейским поводам. Она не скрывала свое разочарование в дочери и не стеснялась называть Коко недоучкой, хиппи и неудачницей.

Преуспевшая в жизни сестра Джейн оценивала достижения Коко более сдержанно, но отнюдь не снисходительно: по ее мнению, Коко страдала «патологической склонностью довольствоваться малым». Джейн твердила, что в отличие от младшей сестры сама никогда не упускала шанса добиться успеха. С неменьшей настойчивостью она напоминала Коко, что выбрать верный курс еще не поздно, но если та и впредь намерена вести жалкое существование пляжной бездельницы в лачуге посреди Болинаса, ни на какие подарки судьбы пусть не рассчитывает.

Но Коко ее собственная жизнь вовсе не казалась чередой неприятностей. Она неплохо зарабатывала на жизнь, производила благопристойное впечатление, не пристрастилась к наркотикам, да и вообще их не употребляла, если не считать нескольких косячков в дружеском кругу еще в колледже, а среди ее ровесников такая воздержанность встречалась нечасто. Коко не стала обузой для родных, ее ниоткуда не выселяли и не выгоняли, она не заводила случайных и беспорядочных связей, не беременела неизвестно от кого и не попадала за решетку. Образ жизни старшей сестры она не критиковала и не собиралась этого делать; она никогда не говорила матери о ее смешной и нелепой манере одеваться; не отпускала замечаний о пластическом хирурге, который явно перестарался, делая последнюю подтяжку. Коко просто хотелось быть самой собой и жить так, как она считала нужным. «Шикарный», свойственный респектабельному Бель-Эйру образ жизни матери и сестры вызывал у нее чувство неловкости, она терпеть не могла, когда на нее обращали внимание как на дочь двух знаменитостей, а с недавних пор как на младшую сестру еще одной известной личности. Все это ей ни к чему, ей вполне хватит своей жизни. Период ожесточенных баталий с родней начался после того, как Коко с отличием окончила Принстон, на следующий год поступила в Стэнфордскую школу права и была отчислена со второго курса, с тех пор прошло три года.

Коко пообещала отцу, что попробует изучить право, а он заверил, что у него в агентстве для дочери всегда найдется место. И добавил, что успешному агенту диплом юриста лишь на пользу. Вот только быть юристом ей совсем не хотелось, а тем более работать вместе с отцом. Ее ничуть не прельщала возможность быть представителем популярных писателей, сценаристов или известных скандальными выходками кинозвезд, которые были страстью ее отца, его куском хлеба с маслом и единственным увлечением в жизни. За годы детства Коко у них в доме перебывали все знаменитости Голливуда. Она не представляла себе, как можно, по примеру отца, провести среди этих людей всю жизнь. Втайне она считала, что почти пятьдесят лет каторжного труда среди избалованных, взбалмошных, невыносимо капризных людей и убили ее отца. Такая работа для Коко была бы равносильна смертному приговору.

Отец умер, когда Коко училась на первом курсе школы права, она продержалась еще год, а потом все-таки вылетела. По этому поводу мать несколько месяцев устраивала скандалы, до сих пор продолжала попрекать дочь и твердить, что в Болинасе она живет точно бродяжка. В пресловутой лачуге мать побывала лишь однажды, но с тех пор не переставала возмущаться. Коко решила остаться в окрестностях Сан-Франциско после того, как ее отчислили из Стэнфорда, – северная Калифорния пришлась ей по душе. Джейн переселилась сюда же тремя годами раньше, но часто ездила в Лос-Анджелес по делам. Несмотря на эти частые визиты, мать по-прежнему сокрушалась, что обе дочери предпочли север и бросили Лос-Анджелес. Коко редко наведывалась в родительский дом.