Татьяна Алюшина - Сто удач и одно невезение

Телефон, ключи и, кстати, теплая одежда остались, есессенно, в квартире!

Зинаида начала подмерзать, пришлось разворошить старье, сложенное, как и у большинства, на балконах, потому что жалко выбросить, а вдруг пригодится! Пригодилось, по крайней мере ей. Возможно, единственной из всех обладателей балконных аппендиксов и хранителей житейских отстоев.

Раскопала в коробках какую-то старую куртку, сберегаемую для поездок на природу на шашлыки или лыжные прогулки, ботинки той же целевой направленности, порадовали обнаруженные шапка и шарфик. Да еще драный коврик, которым она закутала ноги. А вот его сохранность была совсем уж непонятна в предназначении.

Но пригодился же!

На балконе Зинаида провела восемь часов! Пока поздно вечером, ближе к ночи, не вернулся Константин с работы и не выпустил ее из заточения.

За это время Зина передумала множество вариантов того, что скажет Ритке, подбирая слова позаковыристее, это первые час-полтора, следующий час она смеялась без остановки, представляя себе Риткину реакцию и комментарии семьи. А оставшееся время пыталась греться: поприседала, походила, в смысле шаг туда, шаг обратно, не разгуляешься!

О чем она тогда думала наедине с собой? Да о всяком. Рабочие мысли, обдумывала заковыристый анализ, новое направление в экспертизе. Переключалась, вспоминала жизнь свою и все Риткины выкрутасы, как часто она словом и делом меняла ее жизнь. Вот и сейчас, вместо интересной поездки, сиди и думай, почему так сложилось?

А привыкла, что с Риткой ничего просто так не происходит, в том смысле, что не с самой Риткой, а с последствиями ее слов и действий, отражавшихся на Зинаиде. Может, ей нельзя за границу? Или необходимо время, чтобы остановится и посидеть, обдумать свою жизнь и их с Костей отношения?

И ничего она не надумала! Замерзла страшно!

Костя спасал, засунул в горячую ванну, отпаивал чаем с медом, закутав в плед и теплые носки. Смеялся:

– Ну ничего! Для всех ты считаешься в Хельсинки, а посидишь дома, как порядочная, нормальная жена. Будешь обеды варить, волноваться и ждать меня с работы.

А в двенадцать ночи позвонила Ритка в истерике, рыдая, кричала Косте в трубку:

– Включи НТВ!!!

Он ничего не понял, включил…

Передавали последние новости:

«Сегодня под Выборгом произошла крупная автомобильная авария. КамАЗ, выехавший на встречную полосу на высокой скорости, столкнулся с экскурсионным автобусом, следовавшим рейсом до Хельсинки. От удара автобус выбросило на обочину, он перевернулся и загорелся. Водитель автобуса и десятеро пассажиров скончались на месте, остальные пассажиры получили травмы и ожоги разной степени тяжести, четверо находятся в критическом состоянии, остальные в тяжелом. Все пострадавшие эвакуированы в больницу, причины и обстоятельства аварии выясняются. Контактные телефоны для родных и близких пострадавших вы видите на экране».

Это был именно тот автобус, на котором должна была ехать Зинаида.

А Ритка орала в трубку, рыдала, находясь в полной прострации от горя:

– Я ей звоню, звоню, а у нее сотовый не отвечает! Костя, узнай через свою контору, что с ней!!! – орала так, что слышно было Зинаиде на расстоянии.

Она выхватила трубку из Костиной руки и заорала, торопясь успокоить Ритку:

– Ритка!!! Я здесь! Я жива! Я никуда не уехала!

– Зиночка-а-а! – плакала Ритка. – Зиночка-а-а, это ты?!

– Это я! Ты меня на балконе закрыла! Поэтому я и не отвечала по телефону, а потом он разрядился и я забыла его поставить на зарядку!

И повисла тишина, и, разбивая, дробя и выметая страшную беду, подступившую так близко и обошедшую стороной, Ритка потрясенным, счастливым шепотом спросила:

– Зиночка, родная, ты здесь?

– Я здесь, я жива, я в порядке, Ритка! Замерзла сильно, и все! Не реви, я сейчас приеду! – проорала Зина, бросила трубку и выскочила из уютного теплого гнездышка на диване, где отогревалась.

– Ты куда? – опешил Костя.

– К Ритке! Она в панике, ей нельзя волноваться!

– Да куда, зачем? – отошел от первой неожиданности Костя. – Ночь на дворе, ты промерзла! Она же позвонила, выяснила, что ты жива и в порядке, сама успокоится! Утром поедешь!

– Да ты что! – поразилась непониманию Зинуля. – Они там с ума сходят, им надо меня живую увидеть!

Домашний телефон надрывался звонком, ни Костя, ни Зина не обращали внимания.

– Зин, ты промерзла, нанервничалась, куда ты сейчас поедешь, подумай! – урезонивал носившуюся по квартире в сборах, одеваниях Зинулю.

– Тут ехать пять минут!

– Да хоть две! – возмущался он ее упрямству. – Мы с тобой почти не видимся, а тут выпал такой случай! Посидим вместе, отметим твое сказочное спасение!

– Костя, мне надо ехать, поехали со мной! – остановив бег, с нажимом сказала Зинаида.

– Не понимаю зачем! Ты родных успокоила, подумай теперь о себе, завтра поедешь!

– Я им нужна сейчас! – перекрикивая заходящийся звонком телефон, настаивала она.

– Идиотизм! – разозлился он. – Я с тобой не поеду!

– И не надо! Считай, что я в Хельсинки!

Это был их первый и единственный скандал, не скандал, непонимание, и первая реальная возможность Константина познакомится с семьей, которой он не воспользовался.

Ритка и вся орава, кроме спящих детей: бабушка Сима, дедушка Лева, тетя Соня и дядя Аркадий – ждали Зинаиду у подъезда, так напугались ее возможной потери! Зину вытащили из машины, она и мотор заглушить не успела, только затормозила. Ритка висела на ней, упираясь животом, рыдала, через ее голову кто-то обнимал, целовал, орошая Зиночку, как клумбу, слезами. Затащили в квартиру, по дороге не отпуская ни на мгновение ее руки, там тоже долго обнимали, причитали.

Через пятнадцать минут примчались ее родители. Новости они не смотрели, но их оповестили «доброжелатели» из числа тех знакомых, которые знали, что их дочь поехала в Финляндию.

Кое-как уселись за стол, обнимаясь, теперь уже все подряд друг с другом, не только с Зиной, шумели, галдели, плакали. И хохотали до утра от счастья – беда миновала! – слушая, как она сидела восемь часов взаперти и что собиралась навалять подруге любимой по случаю полного провала ее «замечательной» экскурсии в сопредельное государство.

Зинаиду отпаивали от пережитого шока и в целях профилактики простуды коньячком, да так, что она напилась первый раз в жизни и заснула прямо за столом.

Да, чудны дела Твои, Господи!

Чудны и непонятны!

Что-то она с воспоминаниями и сердечной маетой переборщила, заехала аж на Поклонную гору и не заметила как, но уж раз заехала…

Вышла, прошлась, вслушиваясь в ночной гул не спящего никогда города, постояла, запрокинув голову и подставив лицо медленно падающим снежинкам.

«И для чего на этот раз ты меня закрыла, Ритуля? – подумала, продолжая, как всякий больной, носиться только со своей болячкой. – Чтобы так мучиться сомнениями, сердце рвать? Думать о себе черт знает как, что плоха, неинтересна или порочна, раз с ходу с пулемету, и здрасте – секс! Чувствовать себя отвергнутой?»