Татьяна Алюшина - Сто удач и одно невезение

Как сказала Зинуля?

«Это и есть жизнь! И к сожалению, она, как скоростной поезд, проносится мимо! И либо жить, либо стоять на перроне и смотреть вслед! Я предпочитаю первое!»

– Ты сильнее меня, милая! – прошептал Захар подсвеченному загадочным лунным сиянием снегу за окном и уткнулся лбом в холодное стекло. – И смелее! Только я тебе об этом никогда не скажу!

И еще он понял, что никакой это не страх заставил его, по сути, сбежать от Зинули, предварительно шаркнув ножкой в виде извинительного расставания, нет! Ни черта давно и прочно не боялся Захар Дубров, кроме обычных волнений и страхов за родных и близких! Нет! А неожиданность, заставившая растеряться! Не испугаться – растеряться, как от лавины, рухнувшей бесшумной массой! Так сильно, глубоко, перевернув жизнь, рухнула на него встреча с Зинаидой!

Он лег на кровать сверху покрывала, не раздеваясь, полежать, прикрыл глаза согнутой в локте рукой, и неожиданно ярко, в деталях, вспомнилось прошлое, словно вернулся в то время, переживая и проходя его заново.

Середина «боевых» девяностых. Он долго, несколько лет вкалывал на надрыв, бесконечно! Маленький Никитка, полная безнадега, безденежье. Захар тянул из себя жилы на всех возможных работах и подработках. Да ничего! Молодой, чего там, сдюжим! И действительно – ничего! Вскорости полегчало немного, и как-то и с деньгами, работой налаживаться стало, и Ирина на работу вышла, тоже подмога.

Прорвались вроде бы!

Но через годок, когда он и забывать стал, как пришлось вкалывать, случилось событие, напугавшее Захара до дрожи в поджилках, до паники!

Проснувшись одним непрекрасным утром, Захар с удивлением понял, что не может встать с кровати! Не то чтобы совсем уж обездвижился – ни рукой, ни ногой, но для того, чтобы подняться, ему пришлось приложить максимум усилий, заставляя себя двигать конечностями. В результате приложенных усилий встать-то он встал и даже дотащил себя до кухни, но почувствовал, что совершенно разбит.

– Грипп, может? – встревожилась Ирина, потрогала его лоб и, не удовлетворившись результатом, пошла за градусником.

Может, и грипп, но странный какой-то: ни насморка, ни больного горла, ни кашля у Захара не было, и температура обрадовала положенной нормой. Вызвали участкового врача. Замученная, безразличная ко всему врачиха строгим, уставшим голосом объявила:

– Никаких признаков ОРЗ я у вас не нахожу! Горло, легкие чистые, температуры нет! Больничный не дам!

– Я не могу двигаться, нет сил, – пожаловался Захар.

– А кто сейчас может? Вон только баньдюки да бизнесмены крутые!

И ушла, раздосадованная глупым, необоснованным вызовом симулянта. Захар позвонил на работу, вернее, во множественном тогда еще числе – на работы, предупредил, что плохо себя чувствует, отлежится денек.

На следующий день ему действительно немного полегчало, и он, кряхтя, как дедок, кое-как оделся и добрался до управления – основного места работы.

Сил не было вообще. То есть абсолютно не было!

Начальник, посмотрев на него, задумался. Понятно и видно, что Захар не симулирует и ему по-настоящему плохо. И потом, он единственный, кто ответственно и серьезно работал.

– Вот что, Захар, я сейчас позвоню одному знакомому доктору. Пусть тебя осмотрит.

– Давай, – согласился Захар без сил на какой-либо энтузиазм.

Доктор, милый старичок из областной больницы, завел Захара в зачуханный кабинетик, в котором тоскливо-безнадежно облупилась масляная краска на стенах, наполовину поотрывались и канули в непроглядную нищету линолеумные квадраты на полу, стояли колченогий стул в паре со столом, покосившийся шкаф да кушетка в углу. В комнате пахло чем-то остро медицинским, неприятно напоминая о предназначении заведения. Доктор с помощью коллеги Захара, довезшего его на машине в больницу, уложил его на кушетку и помог раздеться. Врач долго ощупывал Захара холодными пальцами, задавал множество вопросов, слушал через фонендоскоп и вынес вердикт:

– Вот что, молодой человек, сейчас я определю вас в палату, вам необходимо провести обследование.

– Какое обследование? – вяло спросил Захар.

– Какое можем, – удрученно вздохнул доктор.

Захар пролежал в больнице две недели. У него взяли на анализы столько крови, сколько он в жизни не терял, сделали всевозможные рентгены, УЗИ, что-то непонятное там еще, да только так ничего и не обнаружили.

– Я предполагаю, – поделился выводами доктор, – у вас общая усталость организма и истощение, само собой. Отдых, витамины, хорошее питание, прогулки на воздухе! Извините, батюшка, но больше ничего порекомендовать не могу, увы!

И выписали с богом, подальше от вопросов и недоумения.

Лучше Захару ни от диагнозов расплывчатых, ни от общеукрепляющей терапии не стало. Начальство отправило ценного работника в отпуск, для выздоровления, а он слег в кровать и уже подняться не мог!

Захар старался, рвался изо всех сил, предпринимал снова и снова попытки встать, вернуться в нормальную жизнь, выполнял все рекомендации – и угасал.

Несколько раз, сцепив зубы, доставал себя из кровати, делал шаги на пределе всех мыслимых усилий и терял сознание. Ирина возвращалась домой с работы, находила его на полу, пугалась страшно! Звонила отцу, он прибегал вместе с мамой, втроем они поднимали его и на руках переносили и укладывали обратно в постель. Никитку увезли от горя и наползающего страха на время к бабушке и дедушке, Ирининым родителям, а в доме повис устойчивый запах беды, пугая родных ожиданием.

Они понимали – конца!

В какой-то момент Захару стало безразлично, нет, не осознанно, то есть когда он находился в сознании, понимая действительность, то боролся, как мог, старался, дрался за жизнь, но все чаще и дольше сознание отключалось, и он проваливался в непонятную муть.

Отец, Игнат Захарович, от безнадежности обратился к тогдашнему хозяину объединения, в котором работал Захар, умолял, просил помочь. Мужик, надо отдать должное, помог и постарался. Захара на самолете, в сопровождении только медперсонала, отправили в Москву. Обследовать. В клинике совсем другого уровня и качества врачебной помощи Захара продержали еще три недели. Ну, уж обследовали так обследовали! Искололи всего, возили на каталке каждый день на какие-то замысловатые аппараты, он не помнил и не понимал, практически постоянно находясь на грани сознания.

Ничего не обнаружили!

Поставили туманно-расплывчатый диагноз ни о чем, об общем стремительном истощении организма, непонятно чем вызванном. И отправили тем же самолетом, с медсестрой сопровождающей, обратно.

Богу отдали – выживать, если сможет, или умирать, что скорее всего.

Он похудел на двадцать килограммов, кожа на теле обвисла, как у старика девяностолетнего, глаза запали в чернеющие близостью смерти глазницы, на лице сложились старческие глубокие морщины, волосы выпали, и Ирина брила его наголо, глотая беспомощные слезы.