Вера Колочкова - Марусина любовь

Видно почуяв в ее голосе что-то для себя нехорошее, Ксения Львовна пожала плечами, усмехнулась опасливо, потом протянула настороженно, но уже довольно покладисто:

– Ну что ты, девочка… Да иди, иди, конечно… Кто ж тебя держит? Но рациональное зерно из нашего разговора, будь добра, извлеки – каждый должен дорожить своим местом. Тем более дорожить, если это место ему судьбой было вовсе не предназначено и никогда бы так благополучно не устроилось, если бы…

– Да ладно вам, Ксения Львовна. Хватит уже. Не надо повторяться, я вас прекрасно поняла. Вы хотите сказать, что это вы Никите меня в жены выбрали. Так ведь? И я теперь вам обязана. Нет, обязана – это не то слово… Я теперь ваша, полностью ваша, да? Вот она я, вся на тарелочке, со всеми потрохами? Ведь так? Куда пошла, с кем пошла, что говорила, что весь день делала, какие у меня мысли сейчас в голове… Господи, да зачем вам это все, Ксения Львовна?!

– А ты не пытайся юродствовать, Марусенька. Тебе это не идет, знаешь ли. Не твой стиль. А то, что я всегда и все должна знать о своих близких – это вполне нормально, ничего тут циничного нет. Я всегда, например, знала, как проходит каждая минута жизни моего мужа, и знаю, что сейчас делает мой сын… И даже какие мысли у него в голове бродят, тоже знаю. Что здесь такого? Это нормально, деточка… Кстати, почему ты на мои звонки не отвечала? Я тебе звонила на мобильный каждые пять минут…

– Извините, я не слышала… – пожала плечами Маруся. – Правда не слышала. Он в сумке был…

– Что значит – в сумке? Из-за тебя я провела жуткий вечер, Маруся! Ну как ты этого не поймешь, господи! Ты же… Ты же живешь рядом со мной, в моем доме… Ты же не чужая мне! Да я места себе не могла найти! Ты не понимаешь, как это жестоко – оставить человека без информации…

Она вдруг закрыла лицо руками и содрогнулась, будто прошел по ней сильный электрический разряд. Потом отняла руки и резко подалась корпусом к Марусе, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Никогда! Слышишь, никогда не поступай со мной подобным образом! – проговорила она дрожащим от напряжения голосом так, что Маруся поневоле шарахнулась от нее в сторону, прижав руки к груди, и пропищала первое, что пришло в голову:

– Ну что вы, Ксения Львовна… Успокойтесь… Чего уж вы так близко к сердцу…

– Обещай, что больше никогда так не сделаешь!

– Хорошо… Только вы успокойтесь, пожалуйста…

Казалось бы – что уж тут, в самом деле, пугаться-то? Ну, переволновалась свекровь по поводу ее долгого отсутствия… Однако за слезно-страстным волнением этим, Маруся чувствовала, стояло еще что-то, отчего мороз пробежал по коже и сдавило горло противным сухим спазмом. Да и не похоже было это «что-то» на обычное заботливое волнение. Тут и впрямь безоглядной алчностью пахло. Алчностью полного обладания близким человеком. Прав был Виктор Николаевич там, в больнице… Выходит, и она, Маруся, кусочка этой алчности тоже удостоилась…

Даже согревшись под одеялом, она долго не могла уснуть в эту ночь. Только под утро забылась коротким сном, в котором привиделась ей странная картина, похожая на давешнюю придуманную таблицу, в которой вместо цифр в клеточках – люди… Вот встали в одну строку, взявшись за руки, Наташа с Никитой, вот Анночка Васильевна косит сердитый взгляд на стоящую рядом с ней победно улыбающуюся Яну, а вот и ее, Марусино, местечко освободилось – рядом с мамой, с жалобно зовущими к себе Аксиньей и Дуняшкой… Надо только закрыть глаза, собраться с духом, разбежаться и прыгнуть в нужную клеточку. Разбежаться и впрыгнуть… И вся таблица выстроится так, как надо, и все сложится так, как надо, и вертикаль с горизонталью сойдется, потому что Ксения Львовна права: каждому свое место должно быть судьбой определено и предназначено, несмотря на всякие там чужеродные нервные страсти да прихоти, которые судьбы людские путают…

Утро свое Маруся проспала. Забыла с вечера будильник завести. Соскочила с кровати, заметалась по комнате, как заполошная курица, натягивая на себя одежду. Но голова, как ни странно, была ясной. Такой бывает по утрам голова у человека, который принял для себя наконец единственно важное и нужное ему решение. Простое и ясное, как белый день. Арифметически четкое. И экономически самое оптимальное. Хотя и трудное, конечно, что там говорить…

– Ты почему опаздываешь? – сердито подняла на нее голову, блеснув линзами очков, Анночка Васильевна, когда она ворвалась к ней в кабинет. – Учти, ты не можешь себе этого позволить! Я тебя сюда привела, и я за тебя отвечаю! Ты видела хоть раз, чтобы я на работу опоздала?

– Ой, извините, Анна Васильна, не ругайтесь на меня… – плюхнулась Маруся в кресло перед ее столом. – Я и без того боюсь, что вы сейчас на меня сердиться будете!

– А что такое? – сразу насторожилась начальница, сведя брови к переносице. – Ты что, ошиблась где-то, да? Говори быстрее!

– Ну да… Ошиблась, если можно так сказать… По большому счету конечно же – ошиблась…

– Ладно, хватит мне тут загадки загадывать! Что у тебя стряслось?

– Ну, в общем… Не могу я так больше, Анна Васильевна! Хоть убейте, а не могу!

– Чего ты не можешь?

– Да место чужое занимать не могу! Не мое это место!

– А чье оно, по-твоему?

– Яны Красновой… Я вчера ее случайно встретила, она так себе другую работу и не нашла…

– О господи… – сдергивая очки и откидываясь на спинку кресла, только и произнесла Анна Васильевна, глядя на нее снисходительно. – Как же ты мне надоела, Маруся, со своими деревенскими штучками… Ну вот скажи: какое тебе вообще дело до этой Красновой? Кто она тебе? Сестра, подруга?

– Да никто, в общем… Но Анночка Васильевна! Родненькая! Я вас очень прошу! Возьмите ее обратно, пожалуйста! Все же говорят, что она очень хорошо работала! Гораздо лучше меня! И она это… не будет больше вперед вас выпрыгивать… Она все осознала и поняла…

– Что-о-о? – обиженно протянула начальница, глядя на Марусю во все глаза. – Что ты сейчас сказала? Так ты тоже считаешь, что я ее уволила из каких-то своих меркантильных соображений?

– Ну да… А разве не так?

– Марусь… Я не пойму, ты совсем глупая, или это от наивности твоей деревенской идет? Ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь, простота ты моя человеческая?

– Ну возьмите ее, Анн Васильна… – просительно протянула Маруся. Видно, рожица у нее в этот момент очень уж забавная была, потому что Анна Васильевна вдруг расхохоталась от души, запрокинув голову. Странным был этот смех – похожим на сердитый птичий клекот. Марусе даже показалось, что вот сейчас она просмеется, мотнет головой да и клюнет ее в самое темечко. Даже голову в плечи втянула на всякий случай…

Не клюнула, слава богу. Отерев пальчиками выступившие из уголков глаз слезинки, махнула рукой: