Вера Колочкова - Работа над ошибками

С трудом она вышла в гостиную, где все уже встали из-за стола, чтобы проводить Марию и Генриха, пролепетала в кружение лиц:

– Извините меня, мне очень плохо… Можно я не поеду в аэропорт, я очень спать хочу…

Хорошо, что Саша оказался рядом, и она упала к нему в руки, чувствуя, как засыпает на лету…

Норвежский мальчик так яростно терзал свою скрипочку и так искренне улыбался, что захотелось придушить немного эту ярость и искренность или на худой конец перевернуться на другой бок. Можно еще и голову под подушку сунуть… Нет, все равно надрывается. Ворвался нагло в ее сон и наяривает над самым ухом, будь он неладен, этот юноша – победитель музыкального конкурса!

Длинно простонав, будто выругавшись, она сделала над собой усилие, разлепила глаза. Улыбающийся юноша тут же исчез, но звук остался. Живой, не сонный, настоящий. Лежащий рядом с подушкой телефон дергался, захлебывался музыкой, как уставший от невнимания истерик захлебывается собственным криком.

– Натусь, с тобой все в порядке? Проснулась? – услышала она в трубке озабоченный Сашин голос. – Так долго трубку не берешь…

– Ага, проснулась… А ты где?

– Антонину Владимировну с Тонечкой на дачу везу… Сегодня тридцать градусов жары обещают, чего им в городе делать?

– Так ты ж на работу не успеешь!

– Ничего, опоздаю немного.

– А почему меня не разбудил?

– Ну, ты так крепко спала…

– И потому подложил телефон мне под ухо, да?

– Ага. Вставай, на работу опоздаешь.

– Встаю…

Нежаркое утреннее солнце хлынуло в комнату, когда она резким движением раздернула портьеры, насквозь пронзило тело, и оно потянулось в приятной истоме, само по себе, не спрашивая у хозяйки разрешения, и улыбка тоже сама по себе наползла на лицо и не сходила с него все утро. Глупая улыбка беззаботной и хорошо выспавшейся бабы. Глядя на эту бабу со стороны, и не подумаешь, что она вчера кого-то похоронила. И в то же время это печальное событие имело прямое отношение к ее улыбке, будто она была странным, но правильным его продолжением.

В автобусе она вдруг уступила место тетке с кошелками, чего сама от себя совершенно не ожидала. Обыкновенная была тетка, одышливая, взмыленная. Посмотрела на нее диковато, потом расплылась мясистым лицом в улыбке:

– Ой, спасибо, доченька, а то думала, богу душу отдам, ноги совсем не держат… Мне ж до конечной ехать, а сумки такие тяжелые! Теперь ничего, теперь доеду…

Лицо само по себе расплылось в ответной улыбке, будто она очень сильно обрадовалась, что тетка благополучно доедет до конечной остановки, не отдав богу душу. Странные, странные вещи в последние дни с ней творятся, все происходит непроизвольно, само по себе, будто она и не хозяйка уже своему организму. Хотя и не странные они, эти вещи. Может, раньше и показались бы странными, а теперь – нет.

И на работу она приехала чуть пораньше, что было само по себе чудом. Но, видимо, день сегодня действительно выдался какой-то особенный. В приемной Алла Валерьяновна сосредоточенно поливала цветы из маленькой леечки, обернулась к ней от окна:

– Здравствуй, Наташенька. Ты сегодня очень хорошо выглядишь.

– И вы тоже, Ал Валерьянна. Ну, как тут у вас все прошло? Нашли родственников Анны?

– Какой Анны? Каких родственников? Ты о чем, Наташенька? Не понимаю…

На лице у секретарши было написано такое искреннее недоумение, что Наташа смешалась, отступила на шаг, потом переспросила осторожно:

– Как это – какой Анны… Ну, той, которую машина сбила…

Алла Валерьяновна продолжала смотреть на нее озадаченно, держа на весу свою леечку. На столе у нее заверещал селектор, и она бросилась к нему со всех ног, произнесла с готовностью:

– Да, Иван Андреевич! Я вас слушаю! Поняла, поняла… Чаю и бутерброд с сыром… Сейчас сделаю…

Пожав плечами, Наташа поспешила ретироваться, торопливо открыла дверь в свой кабинет, вошла… Ее стол одиноко стоял на своем прежнем месте, девственно нетронутый, и шкаф стоял, и тумбочка. Даже корзина для мусора стояла там, где стояла всегда. Все, как было до Анны. Или… ее и впрямь не было?

Она осторожно опустилась в кресло, еще раз огляделась кругом. Потом протянула руку к телефону, набрала номер бухгалтерии.

– Петрова, ты, что ли? – радостно приветствовала ее Танька. – Ты чего это нам погоду похабишь?

– В каком смысле?

– Ну, ты же всегда круто опаздывать изволишь, а тут… Сегодня снег пойдет, наверное!

– Слушай, Тань… Ты не знаешь, Анну уже похоронили?

– Какую Анну?

– Ну, которая со мной в кабинете сидела… Вторая помощница…

– Ты что, Петрова, ку-ку? Какая вторая помощница? У нас отродясь в коллективе никакой Анны не было!

– Правда?

– Ну, ты даешь! Ты выпимши явилась, что ли? Если выпимши, то сиди в кабинете и никому не показывайся. С моим папашей тоже однажды такое случилось. Пришел на работу с бодуна и заявил всем, что вчера тещу похоронил, а она жива-здорова по дому бегает…

– Нет. Я не с бодуна. Я свою нянечку вчера похоронила. Ты ко мне потом зайдешь, Тань? Вместе с Леной? Мне кое-что вам рассказать надо… Вернее, признаться…

– О, а вот это уже интересно! Сейчас слетаю за Ленкой и сразу к тебе. Готовь свои признания. Страсть как люблю всякие признания!

Положив трубку, Наташа еще раз огляделась кругом, пожала плечами. Значит, не было тут никакой Анны. Что ж, пусть будет так. Странный, странный сегодня день. Еще и на честные признания ее вдруг разнесло… Язык взял и выговорил сам по себе, хотя в мыслях ничего подобного не было. Зато на душе сразу стало легко, и тело запросилось потянуться, как утром перед солнечным окном.

– Ну, Петрова, давай, колись, раз обещала! – вкатилась в кабинет ухоженным колобком Танька. Лена шла за ней, улыбаясь и пытаясь сделать вид, что ей совсем никакого дела нет до Наташиных секретов.

Она, глядя на них, вдруг обнаружила, что страшно волнуется. Так волнуется, что схватилось цементом горло, и свело челюсти, и сердце колотится в груди, будто перед экзаменом. А может, это и был самый настоящий экзамен.

– Девочки, я… Помните, как я вам приносила книжки Алины Никольской-Петерс почитать?

– Ну, приносила… И что? – разочарованно протянула Танька. – Читали мы эти книжки, и что дальше?

– Дело в том, что это мои книжки…

– Петрова, ты совсем, что ли, не в себе сегодня? Понятно, что они твои! Раз ты их в магазине купила!

– Нет, Тань, я их не купила. Это – мои книжки, понимаешь? Я их не купила, я их написала! Алина Никольская-Петерс – это я!

Танька хохотнула коротко, потом моргнула, в недоумении посмотрела на Лену. Потом снова перевела взгляд на Наташу, скривила губы в насмешке:

– Это прикол у тебя такой, что ли? Гонишь, Петрова?

– Нет. Не гоню и не прикалываюсь. Вы меня простите, девочки, что я… Что я раньше не призналась. Я хотела… Ну, мне очень нравилось то, что я знаю, а вы не знаете…