Людмила Белякова - Быть единственной

Прошла еще неделя томительного ожидания, когда, уже на ночь глядя, в двери к Маше постучали. Был будний день – значит, не Вадик…

Маша, отдернув занавеску на кухонном окне, увидела, что перед дверью стоит плотный мужчина, уже верно за сорок, с круглой головой и в светлом пушистом пальто.

Маша, тревожась, откинула проволочный крючок и выглянула в щелочку.

– Здрасте, мамаша, – произнес незнакомец сочным баском. – Мне передали – вы хотели со мной поговорить?

– Здрасте. – Маша выступила за порог. – А вы?… – Она указала глазами на соседний участок.

Гость кивнул.

Нового Машиного соседа звали Голованов, и он обещал подумать над покупкой ее участка, спросил, в порядке ли домовая книга и все остальные документы, кто полноправный владелец. Заметил, что, в общем, не планировал покупать еще один участок – и этих довольно. Но если имеется на это Машина острая необходимость, то он подумает.

«Цену сбить хочет, – затрепетала Маша. – Точно! Но я-то знаю, сколько он соседушкам отвалил… Я от своего не отступлюсь!»

Маша, сделав над собой усилие, спокойно сказала, что и у нее тоже особой спешки нет – так, как получится, так и получится. Не он – так другой купит.

– У нас район чистый, – кстати вспомнила Маша слова канувших в неизвестность соседей.

Пространство за Машиным палисадом было уже раскорчевано от пней, расчищено от сараюшек, даже мусор был весь либо вывезен, либо сожжен в огромных, тревожно-гудливых кострах. Маша удивилась, какие это оказались необъятные просторы… Хорошо они, оказывается, жили-то!.. А ведь за Машиной усадьбой был еще небольшой кусок поросшей диким бурьяном земли, а за ним – мелкий овражек. Так что если бы не ее дом с огородом, какое могло бы получиться поместье у этого богатея!..

Это ли, другое ли, но Голованов таки решился купить у Маши участок и, заехав к ней еще пару раз для уточнений, в конце концов забрал у нее документы на проверку, а потом возил ее на собственной шикарной машине в город, к нотариусу, для оформления и подписания документов.

К счастью, огородные хлопоты давно закончились, Вадик бывал у Маши редко, и они с Головановым ни разу не повстречались. А то бы!.. Что бы Маша ему сказать могла: «Собираюсь на вырученные от продажи грошики послать одну кралю на легком катере к такой-то матери», а?

Маша все это хлопотное время самой себе хитро улыбалась, усмехалась, даже тихонько хихикала. Вот сыночку будет сюрприз, когда поймет он, что его разлюбезная Феоктистова так просто бросила его и уехала…

Наконец, почти на исходе октября, аккурат на Покров, когда, совсем не по приметам, было сухо и тепло, Голованов приехал к Маше с женой и двумя приятелями. Привез деньги – плотной стопочкой в целлофановом пакете. Деньги были в банковской упаковке, и на каждой была написана сумма – 1 000 000. Те три заветных миллиона и еще немного.

– Пересчитывать будете, Марь Степанна? – спросил Голованов деловито.

– Да нет, я вам верю, верю! – замахала руками Маша. – Кто ж старуху-то обманывать станет?

– Ну, – наморщил лоб Голованов, – люди всякие бывают. Но расписочку вы мне все-таки напишите. Для порядка. Хорошо?

Он вынул листок и дал Маше свою ручку – очень шикарную и удивительно мягко скользившую по бумаге.

– А это что? – удивилась Маша, заметив, что один из его приятелей целит на нее каким-то прибором вроде фотоаппарата.

– Это видеокамера. Вроде кинокамеры, – безразлично ответил Голованов.

– Зачем это?

– А так, – сладенько улыбнулась тощая, одетая в какую-то цветную клеенку жена Голованова. – Для истории. Навроде фотографии на память. В память о взаимовыгодной сделке.

Потом приятели Голованова попросили Машу принести посуду и налили всем настоящего шампанского! Маша и не помнила, когда пила его в последний раз… Кажись, на свой полтинник. Да и часто ли она пила что-то стоящее?

Голованов, наказав Маше запрятать деньги получше и поскорее – от греха подальше – снести их в сберкассу, ушел вместе со своей компанией.

«А он хороший человек, – лениво думала Маша, перемывая бокалы и жирные от крема тарелки из-под торта. – Так выручил, так выручил! Отправлю эту сыкуху, и еще немножко останется – Вадику на подарки. Приодеться там или чего-нибудь еще».

Засыпая поздно вечером, Маша представляла, как завтра швырнет Феоктистовой в лицо эти упругие пачки, а та, испуганно моргая, будет подбирать их с пола и суетливо Машу благодарить… А потом Маше только и останется ждать, когда вернется Вадик, бросится матери в ноги, станет просить прощения… И Маша его примет, и все будет замечательно. Уж эту зиму Маша одна в пустом доме не проведет!

«Только бы эта шалава на месте была! А то с такими деньжищами, да в автобусе кататься! Управиться бы за один раз!»

Маша слышала от соседей и в разных очередях, что карманы добропорядочных горожан в транспорте «чистят по-черному», и кошелек держала в кармашке, который собственноручно притачивала к любой почти одежде – внутри, к подкладке, с левой стороны. Там никто не достанет – просто не знают, что там что-то есть. Пусть воришки другим сумки режут – в Машиной сумке нет ничего путного, так, мелочовка разная бабья. Однако для суммы, которая предназначалась в уплату за сыночкино возвращение, заветный, тайный кармашек был маловат. Никто не приглядывается, что это у Маши выпирает из-под плаща, нет? Никто не следит за ней жадными алчными глазенками?

Но до центра Маша доехала вполне благополучно, никакая подозрительная личность за ней не увязалась, и магазин был открыт. По осеннему, не цветочному времени в нем даже были посетители. Еще одна незнакомая девчонка собирала букет из красных и белых гвоздик, и Маша незаметно прошмыгнула в закуток, где обреталась Феоктистова.

Галька подняла на шум голову с сильно взбитыми красноватыми волосами. На этот раз она Машу узнала.

– Вы, Марь Степанна, чаще сыночка меня навещаете, – насмешливо, вместо приветствия, произнесла она.

Маша резво проковыляла те пять-шесть шажков, что отделяли ее от Феоктистовой, на ходу вытянула пакет с деньгами из потайного кармашка и хлопнула его на стол перед Феоктистовой.

– Вот, все! Бери и уезжай! Уезжай с глаз долой!

Насмешливое выражение сползло с лица Феоктистовой, и она уставилась на пакет, через мыльно-мутный бок которого было хорошо видно его содержимое. Однако никакой неописуемой радости Феоктистова не выказала. Просто была несколько озадачена.

– Это что еще за бред? Что вы мне тут суете?

– Хотела уехать – вот бери деньги и дуй!

– Вы что, Марь Степанна, банк ограбили? За вами, случайно, не гонятся?

На этом месте у Маши, как это часто бывало, вдруг закончился скандальный раж и захотелось плакать.

– Говорю тебе – бери деньги и собирайся.