Анатолий Чупринский - Мир Кристины

— Я достойна лучшего портрета!

«Идиотка! В башке сплошь рекламные слоганы!» — подумал Майк.

И неожиданно мысленно обратился к самому себе с вопросом. Чего ранее тоже никогда за собой не замечал.

«А у тебя? У тебя самого-то в башке есть хоть что-то ценное? Неожиданное, яркое, оригинальное? Не криви душой, Мишутка. Если быть честным до конца, у тебя самого в голове сроду не заводилось ни одной стоящей мысли. А уж если совсем до донышка, у тебя в башке вообще никогда не было никаких собственных мыслей. Если что и вертелось, то так, нечто усредненное, взятое напрокат, услышанное от кого-то или заимствованное из очередного, как правило, недочитанного до конца популярного романа. Да, да, Мишутка! Ты пустышка! Ты и раньше не блистал обширным умом. Твоего убогого умишки хватало лишь на покупку модных шмоток».

— Что с вами, Майкл!?

Майк вздрогнул, очнулся. И только тут опять увидел прямо перед собой встревоженное лицо жены владельца сети табачных магазинов. Она, в самом деле, была до ужаса похожа на Марылю Родович.

— Я в порядке. А что? Что-то не то сказал?

— Вы не произнесли ни звука. Но у вас было такое лицо…

— Излишне творческое?

— Лицо человека, который заблудился ночью в незнакомом городе.

«Где-то я уже это слышал!» — подумал Майк.

— У меня всегда такое лицо, если в голову приходит очередная идея.

— Вы говорите неправду.

«Она не так глупа. Во всяком случае, не глупей меня. Что, кстати, в свете последних событий не так и трудно».

Под «последними событиями» Майк, разумеется, понимал исключительно две встречи с курьером Кристиной.

Дальше разговор с женой владельца табачных магазинов непредвиденно свернул с накатанной асфальтовой колеи на разбитую проселочную дорогу, с ухабами, ямами и колдобинами. Свернул его сам Майк.

— Вы любите мужа? — неожиданно спросил он.

До такой степени неожиданно для себя, что мысленно зажал одной ладонью рот, другой сам себе врезал по затылку.

— Да-а… — медленно ответила жена табачника.

Весь ужас состоял в том, что Майк начисто забыл ее имя. Бывает же такое!? Нагло заглядывать с настольный календарь или щелкать памятью мобильника, верх хамства. Заказчица мгновенно засечет, обид не оберешься.

Последние дни в общении с клиентами Майк допускал промах за промахом. Иной раз и сам не замечал этого. Встряхивался и возвращался в реальность только когда видел перед собой удивленно вскинутые брови и изумленные до крайности глаза очередной заказчицы. Все из-за этой девчонки курьера.

Кристина, Кристина!

Откуда это? Кажется, эту популярную песенку исполнял когда-то квартет «Секрет».

— Он меня бросает! — неожиданно всхлипнула жена табачника. — Портрет — моя последняя надежда. Я хочу напомнить ему… Он решил устроить мне юбилей и отправить обратно в Саратов.

«В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!» — некстати мелькнуло в голове Майка.

— Майк, милый! Вы кудесник, все можете. Хочу, чтоб муж увидел меня, какой я была, когда мы встретились. Хоть что-то в нем шевельнется, что-то человеческое осталось в нем. Не верю, чтоб все сожрали эти баксы проклятые.

«Только женских слез мне не хватало!» — уныло подумал Майк.

— Напишите, чтоб я была молодой и красивой.

«Чего хочет женщина, того хочет Бог!» — некстати вспомнилось Майку.

— Понимаю, я уже не та. Чего я только не делала. Фитнес, подтяжки. Он даже не смотрит в мою сторону. Извините, Майк!

Жена табачника всхлипывала все громче. Вот-вот готова была разрыдаться.

— Не страшно. Художник сродни врачевателю. Мне доводилось слышать и не такие откровения. Я буду нем, как рыба. Из этих стен не выйдет ни слова.

Никто не знал самой большой тайны Майка Кустоффа. Внутри Майк панически боялся женщин. Если б кто-то из его тусовки произнес это вслух, смельчака просто подняли бы на смех. Но это было сущей правдой. Именно потому всех позирующих заказчиц, надо — не надо, для начала он просил раздеться. Догола. Мрачно осматривал со всех сторон, просил, поднял вверх руку или согнуть в колене ногу. Потом, якобы, решив что-то крайне важное, небрежно бормотал себе под нос:

— Это вам будет стоить…

Далее он называл такую сумму в долларах, дух захватывало! Любая позирующая напрочь забывала о своей наготе и начинала судорожно умножать и вычитать в уме разные цифры. Через минуту начинала так же судорожно торговаться.

— Одевайтесь, — не глядя на «натуру», бросал Майк.

— Майк, милый! Понимаю, вы очень популярный талантливый художник. К вам очередь на три года вперед. Но нельзя ли… несколько… уменьшить…

— Обращайтесь к Никасу! — пожав плечами, равнодушно отвечал Майк, — Он слупит с вас раза в три больше. Кисти и краски с холстами мне почему-то в салонах никто бесплатно не отпускает. Странно, правда?

Очередная заказчица, она же модель-натурщица-жертва, понимающе кивала.

— Жизнь такая! — вздохнув, обычно завершал беседу Майк, — Разумеется, если вы не согласны…

— Я согласна! — шептала жертва.

А что касаемо категорического требования непременно раздеться, тут дело гораздо серьезнее. Началось это не вчера, и кончится не завтра. Только со стороны может показаться — патология. В действительности…

В действительности заказчиц долго уговаривать не приходилось. Девушки и почтенные матроны всех весовых категорий с готовностью оголялись по первому его требованию. И чаще всего потом еще предъявляли претензии. Почему собираетесь писать не в полный рост? Ни слишком ли все задрапировано какими-то материями? Может, взять за образец классику? Например, эта… как ее? «Даная в золотом дожде»?

Майк приводил железные аргументы. Мол, портрет по природе своей ограничен, как бы, рамками жанра. Мол, главное — лицо, зеркало души. Мол, парадный портрет в полный рост, да еще в обнаженном варианте, вообще нынче не та фишка. Он чувствовал, его не слышат.

Доводы мастера отвергались с порога. Поджатые губы, узкие от обиды щелочки глаз, из которых, того гляди, брызнут слезы, глубокие вздохи, односложные ответы.

Ох, как он ненавидел в эти мгновения женщин!

Когда это началось? Откуда взялось?

— Мишутка! Вынеси мусорное ведро-о!

Каждый день, а то и дважды в день, своим пронзительным оперным голосом на весь двор ласково просила его мать. Окна их квартиры всегда настежь, мама любила петь на весь двор. Мишутка вздрагивал и съеживался. Несколько секунд сидел неподвижно на потертом кожаном диване и ждал чуда. Вдруг мать забудет, вдруг попросит соседку по комуналке или, чего, кстати, никогда не случалось, вынесет ведро сама. Но, нет! Чудо никогда не происходило. Стиснув зубы, покраснев и хмуро глядя себе под ноги, Мишутка хватал на кухне из-под стола ненавистное мусорное ведро и, хлопнув дверью, под насмешливыми взглядами всего двора, волок это ненавистное мусорное ведро к ненавистному мусорному деревянному ящику. Через весь двор.