Наталья Труш - День свалившихся с луны

– А до завтра я умру!

И услышал в ответ:

– Я тоже...

Когда Марина сказала дома маме, что она любит Мишу и они хотят быть вместе, мудрая Анна Викторовна не зарыдала, не закричала на дочь, а сказала:

– Маришка, хочу только, чтобы ты понимала, какую ответственность на себя берешь.

– Я знаю, мама...

Миша Марининой маме нравился. Вежливый и спокойный, симпатичный.

– Мама, ты поняла, что вместе – это не просто вместе: мы с Мишей хотим пожениться.

– А я и не сомневалась, – спокойно ответила Анна Викторовна.

А вот у Киры Сергеевны от сообщения Миши приключилась истерика. Она была уверена, что это поможет, что Миша поймет, что сморозил глупость, и еще извиняться будет. А он закрыл дверь у нее перед носом, разговаривая по телефону.

«Дурак! Осел! Щенок!» – Кира Сергеевна была вне себя от ярости и не заметила, как ругательства в адрес сына и его подружки произносит во весь голос. А Миша, у которого слух был обостренный, открыл двери и сказал:

– Мама, давай поговорим!

Он хотел поговорить с матерью. Ну, не может же она не понимать, что он любит. Первый раз. Он с ней хотел даже тайной своей поделиться. Когда у них с Мариной все произошло, у него случилось то, что вряд ли возможно объяснить с точки зрения официальной медицины, которая от Миши с его врожденной дистрофией сетчатки давно отказалась.

Когда улегся ураган от близости, Миша вдруг почувствовал, что тени, которые он видел до этого, стали резче и свет – ярче.

– Может быть, тебе кажется? – не поверила Марина.

– Нет, я ощущаю. Ты пойми, я давно живу в полной темноте, и то, что что-то изменилось, – это вне всех сомнений! Как ты думаешь, от стресса такое может быть?

– Не знаю... А что врачи говорят?

– Врачи разное говорят...

Он очень хотел сказать это матери. Но Кира Сергеевна, заведенная его сообщением, и слышать ничего не хотела:

– Я не хочу с тобой ни о чем разговаривать! Неужели ты не понимаешь, что этой девке от нас нужны деньги? – В ярости она была смешна, но беспощадна. – Ты – слепой безумец!

Миша ушел в свою комнату и плотно закрыл двери.

Кира Сергеевна попыталась громко поплакать, но это не помогло, тогда она сделала вид, что названивает отцу. Она долго и нудно рассказывала в трубку телефона, пищащую короткими гудками, какую глупость решил совершить Миша. Потом ей самой надоел весь этот спектакль, и она на цыпочках подошла к двери его комнаты.

Но подслушать ничего не успела: Миша вышел из комнаты с большой сумкой в руках, молча оделся в прихожей.

– Ты куда? – строго спросила Кира Сергеевна, театрально всхлипнув.

– Я ухожу. Ты сказала, что Марине нужен не я, а наша квартира. Мама, жаль, что ты не дослушала меня. Я хотел сказать тебе, что жить мы будем у Марины. Там хоть и не так просторно, как у нас, но там... тепло. И не задерживай меня, если не хочешь неприятностей.

Миша вышел во двор и присел на лавочку. Марина появилась через десять минут, они поднялись и пошли в сторону автобусной остановки. Кира Сергеевна смотрела им вслед, и по щекам ее катились слезы. Настоящие.

Вечером приехал Зиновьев-старший, которого Кира Сергеевна высвистала по тревоге. Рассказывая ему обо всем случившемся, она умышленно опустила некоторые детали. Василий Михайлович прекрасно понимал, что не просто так сын вдруг собрался и ушел из дома.

– Это все? – спросил он, когда супруга закончила печальное повествование выводом: «Весь в тебя, такой же баран упертый!»

– Все! А что, этого мало?!

– Координаты этой девочки, Марины, у тебя есть?

– Есть! – Кира Сергеевна положила на кухонный стол бумажку с адресом Марины.

– Кира, скажи мне, зачем ты все это затеяла, а? Я еще понял бы, если бы в позу прачки встали родители этой Марины: здоровая девочка, умница, красавица, и собирается замуж за парня-инвалида.

– Ты что, с луны свалился? Да ей ведь деньги наши нужны – это ежу понятно! – выкрикнула со злостью Кира Сергеевна и осеклась.

– Кирочка, какие такие «наши» деньги – можно поподробнее?! Не ты ли у нас зарабатываешь какие-то деньги? А вот про луну ты не ошиблась. Права, на все сто права: именно с луны я и свалился! И еще... у меня крыша улетела! – Зиновьев весело хохотнул.

Кира Сергеевна не сразу поняла, что так его развеселило. Ну, ляпнула она про деньги невпопад, да про луну, с которой Васька свалился. Так про всех, кто не от мира сего да кто поступки неразумные совершает, говорят. Что тут веселого-то?

И тут до Киры Сергеевны дошел страшный смысл веселого настроения ее мужа: Миша своей выходкой отцу руки развязал! Сам женится, и папаша его непутевый следом в ЗАГС помчится новую семью заводить! И она еще, как дура, облегчила Ваське все – адрес этой Марины дала, чтобы у него быстренько все сладилось.

Осознав в одно мгновение, что она натворила, Кира Сергеевна взвыла, в сердцах обозвала себя и жахнула об пол нарядной чашкой из дорогого сервиза.

Марина жила в скромной девятиэтажке на окраине. Парадная без домофона, лифт расписан только что не под хохлому. Типичное житье-бытье бывших ленинградских пролетариев, загаженное их великовозрастными детками.

Зиновьев позвонился в дверь, обитую светлой вагонкой.

– Кто там? – раздалось за дверью.

– Марина! Это Василий Михайлович! Откройте, пожалуйста!

Дверь открыла Анна Викторовна.

Зиновьев прошел. В тесной прихожей приметил на полу Мишкины кроссовки и обрадовался: значит, сын тут.

– Проходите в комнату! – Анна Викторовна, с которой Зиновьев был знаком заочно, оказалась симпатичной женщиной лет сорока пяти. Марина была похожа на мать, такие же пронзительные темные глаза.

– Присаживайтесь! Я сейчас ребят позову...

– Подождите, Анна Викторовна! Давайте сначала без них поговорим. У меня только один вопрос: вы-то как относитесь к тому, что они задумали?

– С уважением. – Анна Викторовна помолчала. – Василий Михайлович, я знаю только одно – сломать жизнь детям нашими запретами просто.

– Да я согласен с вами! Я о другом... Как бы помягче... Марина – замечательная девочка, о такой невестке только мечтать. Но вам, как ее матери, о таком ли зяте мечтается?

– Это ее выбор. Вернее, их общий выбор – быть вместе. А мне мечтается о таком зяте, с которым Маришка будет счастлива. Вот и весь ответ.

Потом они все вместе пили чай, и Зиновьев не мог не заметить, какие довольные рожицы у Мишки и Марины. Прощаясь, Василий Михайлович попросил сына:

– Миш, ты матери позвони. Она переживает. Не держи зла. Родителей не выбирают. Хорошо?

– Хорошо. Пап, ты... это... – Мишка замялся. – Ты прости меня за ультиматум тот. Я только сейчас понял, что я тогда сделал своим заявлением. И вот меня то же самое настигло. Я ушел из дома ради любимой, а ты остался дома ради меня. Вы расстались?