Наталья Труш - Куда он денется с подводной лодки

– Мам, ты ж на каблуках стоять не сможешь!

– Я не смогу?! – Софья Гавриловна приосанилась. – А я и не буду стоять. Я сидеть буду! Но так гордо, как другие не стояли. Туська, я тебе сейчас анекдот расскажу на эту тему.

– Мам, какие анекдоты?! Человек ждет!

– Подождет! Я его сорок лет ждала! Так вот. Приглашает мужчина женщину по вызову, а к нему приходит бабушка типа меня. Он ей говорит: «Бабка! Ты что приехала? Ты же еле на ногах стоишь!» А она ему: «Ну и что?! Лежать-то я еще могу!»

– Мам! – Тося покраснела. – Юмор у тебя армейский!

– Нормальный, Туська, юмор. Просто нервничаю я.

Потом еще двадцать минут Тося делала матери прическу, подводила ей глаза и брови.

Губы тетя Соня дрожащей рукой накрасила сама, потом критически посмотрела на себя в овальное зеркало.

– И ни хрена еще не секонд-хенд, правда, Туська?! – Софья Гавриловна подмигнула своему отражению в зеркале. – А с этим Бариновым вечно так: как снег на голову! Сорок лет спустя...

Тося еще раз осмотрела макияж и наряд: мамуля выглядела на все сто.

– Ну, все? Зову?

– Подожди, Тусь... – Софья Гавриловна вопросительно посмотрела на дочь. – Мы ведь не решили, прощать или нет?

– Мам, а это уж что сердце тебе скажет...

– А то ты не знаешь, что оно скажет?! Что оно скажет, Туська, если в жизни у меня была одна любовь...

– Моряки?! – улыбнулась Тося.

– Они, сволочи! – Софья Гавриловна подмигнула дочери, и обе они громко расхохотались.

– ...я знаю, я дурак, Солнечка моя, – говорил тихо Саня Баринов, стоя на коленях перед Софьей Гавриловной, гордо восседавшей на стуле, как на королевском троне.

На черном платье алели розы, которые Софья Гавриловна держала в руках. Она сжимала стебли так крепко, что шипы впивались ей в сухенькие ладошки. Это не давало ей расслабиться и разрыдаться в голос.

– ...я ведь хотел как лучше, чтобы тебе легче было, а вышло... а вышло как всегда. Все своими руками закопал. Все боялся, что, не дай бог, аморалку пришьют, попрут со службы. Род знатный, морской, традиции, брак равных. Ох и наколбасил я с этим делом, Солнечка. Тебе жизнь сломал, себе... Сыну тоже. Илюху мы знаешь как в угол загнали?! Не дали ему жениться на той, которую любил. Оболгали. Мать такой огород нагородила! И я не остановил, хоть и знал. Сам ведь из-за этого всю жизнь страдал. И парня с девчонкой разлучил. И что? А ничего! Больше двух десятков лет он с другой прожил, сынов поставил на ноги, плюнул на карьеру, на постылую жизнь, ушел из семьи, где ему холодно было. Сейчас вот, смотрю, дама сердца у него, как два голубя друг над другом. И пусть. Он ведь ласки от жены не видел, а тут – сияет прямо. И пусть!

– Да. Гуся – его давняя любовь. – Софья Гавриловна специально назвала Ингу именем, которым звал ее Баринов-младший, и внимательно посмотрела на Баринова-старшего.

– Как?! Как ты сказала?! Гуся?! Та самая Гуся?!

– Та самая. – Софья Гавриловна положила руку на седую голову Сани Баринова. – Ты, Санечка, себя не вини в той части, что мне жизнь сломал. Нет, мне не сломал. Я своим счастьем, «мой адмирал», грелась всю жизнь. И Туську вырастила, выучила, и сама университет закончила, истфак, между прочим. И Туська твоя историк. И Гуська наша тоже...

– Солнечка, ну почему ты не сказала мне, что ждешь ребенка? – Саня Баринов чувствовал, как рука Сони подрагивает у него на голове.

– А что бы это изменило тогда, Санечка? Мы с тобой сто раз говорили о том, что будущего у нас нет. Я не осуждала тебя. Я понимала. Я ни на минуту не сомневалась в том, что мне делать. Только рожать этого любимого ребенка! Знаешь, я ведь тогда в Крыму поняла, что во мне появилась часть тебя. Даже день тот помню. Туська – подарок мне за любовь. А все остальное – не важно. Она была моим будущим. И я счастлива тем, что судьба повернулась к нам, и Новый год для меня теперь не просто новогодний праздник.

За те несколько часов, которые прошли с момента, как в дом Кузнецовых пришел Илья Баринов, Софья Гавриловна тысячу раз поблагодарила Бога за чудо. Старший брат Туськи, да еще мужчина ее лучшей подруги – это ли не подарок на Новый год, на все последующие годы...

– И Саня, Санечка, «мой адмирал», моя единственная любовь... – Софья Гавриловна погладила Баринова по голове. – Вставай с колен, подводник, надо выходить к народу, а то не совсем прилично получается: закрылись тут с тобой. Не дай бог, твоя благоверная узнает...

Софья Гавриловна пошутила, а Баринов принял шутку за чистую монету.

– Она знает уже, подслушала наш с Илюхой разговор...

– И?

– Могу только догадываться, что сказала.

– Я догадалась. – Софья Гавриловна улыбнулась. – «Куда он денется?»

– Ага! «С подводной лодки»...

– Солнечка, скажи, почему ты простила меня? – Баринов-старший держал в своих руках руки Софьи Гавриловны Кузнецовой. Они гуляли в сквере у Адмиралтейства, по случаю «выхода в люди» Софья Гавриловна обновила свой выходной костюм тонкой синей шерсти с фальшивыми бриллиантами по вороту и манжетам.

Софья Гавриловна посмотрела на своего спутника, приложила руку козырьком к глазам: майское питерское солнышко немилосердно слепило.

– А что, можно было не простить? Не прощают, когда не любовь, Санечка! А любовь... любовь долготерпит. Вот так вот, в одно русское слово – «долготерпит». – Софья Гавриловна внимательно посмотрела на Баринова. – Расскажи, как ты обживаешь свою жилплощадь?

Баринов-старший первого января, вернувшись домой, нарвался на жуткий скандал с обвинениями и оскорблениями. Может быть, если бы не это, он еще бы потянул с разрывом, чтобы не так сильно ранить домашних, но скандал решил все в одну минуту.

Баринов с порога объявил Тамаре Викентьевне, что не видит смысла сохранять семью. Но видит смысл в том, чтобы была восстановлена справедливость и старший сын получил свою долю в родительской квартире. Илья категорически отказывался:

– Батя, мне не надо ничего. У меня дача. Вот приедешь летом, увидишь все и поймешь, почему мы с Гусей не хотим никуда уезжать оттуда.

Баринов-старший был упрям и свою долю собственности в дедовой квартире подарил старшему сыну. А сам ушел в крошечную однушку на Юго-Западе, которая досталась ему по наследству.

– Да не так плохо все там, Солнечка, – жмурился на солнце, как кот, Баринов-старший. – Ремонтец простенький сделали, все чисто, аккуратно. Вот намерен тебя в гости пригласить. Согласишься?

– Отчего ж не согласиться? – Софья Гавриловна кокетливо протянула Баринову руку – ей приятно было, когда он сжимал в своей сильной руке ее пальцы. – Придется посетить твою берлогу.

– Ну, не совсем уж и берлога! – притворно обиделся Баринов.

– Берлога-берлога! Чуть не в лесу – самая окраина. Я шутку такую про ваш район слышала: далековато от центра Петербурга, зато близко к пригородам Москвы!