Ирина Хазарина - История двух О

— Нет, далеко не сразу. Но она все-таки должна понимать…

— Подожди-подожди. Во-первых, никто никому не должен: ни ты — ей, ни она — тебе. Во-вторых, определись, чего ты хочешь: доказать, что ты прав, а Алена — нет, или чтобы она снова была с тобой.

— Но это одно и то же!

— Да совсем наоборот!

— Слушай, давай только без этих ваших бабских вариантов: "Ах, грубый мужлан, ты не понимаешь мою тонкую натуру"!

Я, чтобы потянуть время и обдумать ситуацию, неторопливо достала сигареты и закурила. Конечно, я осознавала, что задача будет непростая, но дело обстоит даже хуже, чем я предполагала. Я женщина и для Ворошильского, следовательно, не авторитет. Не будет он меня слушать.

Кафе между тем снова заполнилось народом из числа гуляющих. За соседним столиком четверо молодых людей громко базарили с применением ненормативной лексики о каком-то Коляне, который… и полный лох, поэтому его каждая… может… и… кинуть. Ворошильский поморщился.

— Давай поищем место потише.

— Я бы пригласила тебя в гости, — сказала я, — но, боюсь, ты меня неправильно поймешь.

— На твою девичью честь покушаться не собираюсь, если ты об этом, — усмехнулся Ворошильский. — Пошли, моя машина за углом.

Вообще-то я имела в виду прямо противоположное — что он решит, будто я все-таки собираюсь его соблазнять, но уточнять это не стала.

Увидев машину Виталия, я завистливо вздохнула. Ну почему на Алену клюют владельцы новеньких серебристо-серых "БМВ", а на меня — владельцы как максимум ржавых зеленых "Жигулей"?

— Куда? — спросил Ворошильский, поворачивая ключ.

— Выезжай на проспект и вниз. Бар "Фламинго" знаешь?

— Да.

— Через дом будет пельменная, сразу за ней въезд во двор. Туда и свернешь.

Войдя в мою комнату, Ворошильский огляделся и пренебрежительно сказал:

— Пенальчик. Знакомо до слез. Мы в таком впятером жили, пока я не раскрутился.

— Теперь-то у тебя, конечно, шикарные апартаменты, — немного уязвленно сказала я.

— Естественно. Я и родителям новую квартиру купил. А сестрице пусть ее интеллектуал сам зарабатывает, если сможет.

Видимо, тут были какие-то внутрисемейные сложности, так как Ворошильский продолжил довольно раздраженно:

— Странный вы, женщины, народ, сами не знаете, чего хотите. Вот чего Алене не хватало? Тряпки модные, всякий парфюм — пожалуйста. Сережки-цепочки — носи на здоровье. В кабак хороший — да ради бога! Все ведь для нее делал!

— Ты, конечно, верно говоришь, — мягко сказала я, — но на русском литературном языке это называется "содержанка". А быть содержанкой не слишком приятно для женского самолюбия.

— Самолюбие… А у меня что, по-твоему, — самолюбия нет? Думаешь, приятно, когда ты для женщины готов из шкуры вылезти, а тебе все время дают понять, что ты — так, вариант от нечего делать. Знаешь, сколько я добивался ее? — Я кивнула. — Ну да, вы же подружки, о своих хахалях друг другу полный отчет даете. Вот и скажи мне, подружка, как я могу говорить о серьезных отношениях с женщиной, если не знаю, кто я для нее: человек или спонсор?

Виталий говорил с такой внезапно прорвавшейся горечью, что я растерялась. До этого момента я была всецело на стороне Алены, но сейчас Ворошильский начал вызывать у меня симпатию.

— Виталик, не знаю, поверишь ли, но Алене без тебя очень плохо и вовсе не потому, что нет желающих водить ее по кабакам. Я тебя очень прошу: пожалуйста, поезжай к ней, — сказала я со всей возможной убедительностью.

— Чтобы меня опять послали путем известным? Знаешь ли, это удовольствие ниже среднего и, как ты выражаешься, не слишком приятно для самолюбия.

— Пошлют или не пошлют — вот в чем вопрос? Ладно, Виталик, мы сейчас все узнаем, — пообещала я, набирая номер Алениного телефона. — Привет, Аленушка. Чем занимаешься?

— Лежу в обнимку с любовным романом, — скучно ответила подруга. — Герой — хам, героиня — идиотка, остальные — придурки, в общем, полная муть, а я, дурында, все равно читаю и читаю. Тоска.

— Веселенькое у тебя настроение, — хмыкнула я. Ворошильский пристроился поближе, чтобы тоже слышать, пришлось погрозить пальцем. — Аленка, а ты хотела бы, чтобы сейчас к тебе Виталий приехал?

— Не трави душу! — с сердцем сказала Алена. — Я бы от радости до потолка прыгала!

Ворошильский попытался отобрать у меня трубку, я отпихнула его, поспешно сказала: "Извини, Ален, в дверь стучат, потом перезвоню", дала отбой и повернулась к Виталию:

— Ноги в руки и к ней, понял? Только не вздумай затеять выяснение отношений на тему, кто прав, а кто виноват, не то все испортишь.

Мы стояли совсем близко. Ворошильский ласково взял меня за плечи, и мне вдруг на мгновение захотелось обнять его. По-моему, он это понял.

— У тебя глаза развратные, — сказал он и легко поцеловал меня в губы.

— Ага, — сказала я не шевелясь, — но это ничего не значит.

Он отпустил меня и дружески улыбнулся:

— Ты хорошая девчонка. Спасибо за все.

— Не за что. Удачи тебе.

Закрыв за ним дверь, я опустилась на табуретку, чувствуя себя надувным шариком, из которого выпустили весь воздух. Следовало радоваться успеху своей дипломатии, но не было сил. Густая как кисель тишина в квартире давила голову, сигарета горчила.

Я подошла к телефону, очень аккуратно набрала номер Олега и долго-долго слушала унылые гудки. Все правильно, он ведь не обязан ждать у аппарата целыми днями моего звонка. Есть, наверное, и более интересные дела…

25.08.01

Осень обещала быть очень бурной. Ирина уже прислала приглашение на свадьбу, а будущая чета Ворошильских ждала только возвращения в город Алениных родителей, чтобы назначить точную дату, о чем сообщили сами Виталий и Алена, ввалившись ко мне с огромным букетом цветов и двумя бутылками шампанского на следующий за решительным объяснением день. Аленка все-таки рассказала всю правду невинной жертве женской дружбы. По ее словам, Ворошильский сначала долго бегал по комнате и орал, что Колян по сравнению с ним гений и везунчик ("Олька, хоть ты объясни мне, при чем тут какой-то Колян?!"), а потом сел, захохотал и сделал всхлипывающей Алене формальное предложение руки и сердца, дабы "избежать риска повторения подобных ситуаций в будущем".

Надо было подумать о подарках и срочном пополнении гардероба, поэтому работала я очень усердно. К счастью, это лето было урожайным на графоманов. Я получила от леди-босс рукопись — честное слово, "Война и мир" по объему меньше! — с красноречивым названием "Восхождение на подиум", повествующую о многотрудной жизни красавицы манекенщицы, натуры страстной и противоречивой. Любовную линию обеспечивали демонический криминальный авторитет и сказочно богатый молодой банкир. Сей опус изобиловал пассажами типа "Юлия, вы стремитесь в бездну, — сказал Станислав, насквозь прожигая ее душу взглядом бездонных черных глаз. — Позвольте протянуть вам руку и спасти от последствий ваших собственных безумных поступков". Супер, просто супер!