Ширли Конран - Кружево

Чарльз рассмеялся.

— Потерпи, — сказал он, — теперь уже немного осталось. — Он наклонился и поцеловал ее сзади в шею, и в этот момент Максина уловила слабый, но отчетливый аромат гвоздики. Она, однако, заставила себя не думать об этом. В конце концов, Чарльз провел в обществе этой женщины практически весь день.

Еще через две недели Кристина как-то между делом заметила Максине:

— Видела вчера вечером месье Чарльза в «Гранд Вефур». Должна сказать, он год от года становится все привлекательнее. И ему так идет эта бледность, она ему придает какое-то очарование.

— Вчера в «Гранд Вефур»? Ты уверена?

— Да. Он был с этой женщиной, что работает в его рекламном агентстве. Приехал Джек Реффолд, и я решила повести его в какое-нибудь приятное место. Чарльз сидел в противоположном конце ресторана. Я ему помахала, но, по-моему, он не заметил. — Кристина снова склонилась над работой, продолжая болтать о той партии мебели, что поступила от Реффолда на этот раз.

Максина чувствовала себя так, будто ей в лицо выплеснули стакан холодной воды. Руки у нее дрожали, дышать стало тяжело. Она отлично поняла, что именно хотела сказать ей Кристина. Поняла она и то, что Кристина специально подбирала слова так, чтобы разговор имел невинный вид, на случай, если Максина не захочет углубляться в эту тему. Сама Максина провела вчерашний вечер дома в одиночестве. Она скромно поужинала, а потом смотрела какой-то балет по телевизору: Чарльз сказал, что ему нужно поужинать с группой потенциальных покупателей из Канады и как-то развлечь их — отвести в «Фоли Бержер», возможно, в ночной клуб, а Максине это будет смертельно скучно. В последнем он был совершенно прав…

Кристина снова взглянула на нее:

— Дорогая, с тобой все в порядке? Может быть, тебе лучше прилечь? Ребеночек стучит, да? Бедняжечка! Мы все привыкли, что ты работаешь и тянешь, как всегда, будто ничего и не изменилось. Пойди полежи в задней комнате в шезлонге.

— Нет, ничего, — слабым голосом ответила Максина. Ей казалось, что ее собственный голос доносится до нее откуда-то издалека. Ей необходимо было с кем-то поделиться своими подозрениями, обсудить их. Надо будет позвонить тетушке Большой-Здравый-Смысл, как зовет ее Джуди.

Хотя Максина изо всех сил старалась говорить так, будто ничего не случилось, тетушка Гортензия по тону ее сразу поняла, что произошло нечто серьезное.

— Приезжай прямо сейчас, милочка. Ты же знаешь, что я всегда дома.

Едва ступив через порог, Максина не выдержала и разрыдалась. Тетушка Гортензия подвела племянницу к шезлонгу, усадила и взяла ее руки в свои.

— Ну, что стряслось? Чарльз, да?

— Да, — прошептала Максина, — а как ты догадалась?

— Ну, дорогая, ты ждешь уже третьего ребенка, и ты замужем уже целых восемь лет. Я не могу дать тебе конкретного совета, как поступить, потому что я не знаю всех подробностей и не хочу их знать. Чарльз тебя обманывает?.. Да?.. Ну и хорошо! В таком случае я тебя предупреждаю: если можешь, не обращай на все это внимания, пока чувства не улягутся сами собой. Сейчас неподходящий момент для скандала.

Максина согласно кивнула, и тетушка продолжала говорить дальше:

— Чарльз, несомненно, увлечен какой-то женщиной. И если это так, то сейчас он не способен мыслить логически. Ты, голубушка, заполнена ревностью и подозрениями и тоже не в состоянии смотреть на вещи спокойно. Поэтому ты должна приложить все силы к тому, чтобы не спровоцировать скандал, пока в твоей и его голове эмоции берут верх над здравым смыслом.

Максина выглядела довольно сердитой, но тетушка Гортензия продолжала убеждать ее твердо и уверенно, говоря о Чарльзе так, как если бы он был не более чем машиной, в которой нужно отрегулировать двигатель.

— Тебе не нужен скандал с Чарльзом. С мужчинами никогда не знаешь, как они себя поведут. Он может удрать с этой женщиной просто в порядке самозащиты. Чарльз явно любит тебя, иначе бы он не старался скрыть от тебя эту связь. Мужчины, которые разлюбили своих жен, никогда не пытаются ничего от них скрыть, запомни это.

— Она очень красивая и изящная, — грустно проговорила Максина.

— Бедняжка ты моя, было бы гораздо хуже, если бы она была некрасивой. Тогда бы ты без конца думала о том, чем это таким она его околдовала. — Тетушка Гортензия выпустила из своих рук руки Максины и позвонила в колокольчик, чтобы им принесли кофе. — Сейчас тебе, по крайней мере, ясно чем: привлекательной внешностью в сочетании с новизной и со сладостью запретного плода. — Она пожала плечами. — Как бы он ни любил тебя, но Чарльз к тебе привык. Очень жаль, что невест заранее не предупреждают о том, что они когда-нибудь обязательно влюбятся снова в кого-то другого, как и их мужья. Но объяснять жизнь молодым — это трудно, больно, и они все равно никогда не верят.

Она отвернулась, отдавая необходимые распоряжения явившемуся на звон колокольчика слуге.

— Так что оставь Чарльза в покое, дорогая, и ничего не замечай. Ты должна себя вести как ангел.

Тетушка Гортензия снова взяла Максину за руки.

— Ты должна подумать еще и вот о чем, — сказала она, тщательно подбирая слова. — Хороший муж — это куда важнее, чем — собственный бизнес. Я не хочу этим сказать, что твой бизнес не важен. Я имею в виду, что хороший муж гораздо, гораздо более важен.

Максина честно старалась вести себя как ангел, но делать это ей было трудно, поскольку с каждым днем она все больше раздавалась и испытывала нарастающее душевное напряжение. Чарльз часто отсутствовал, а когда бывал дома, то постоянно казался чем-то занятым. Иногда Максима бросала взгляд в его сторону и ловила Чарльза на том, что он тоже рассматривает ее, причем как-то разочарованно и осуждающе. В такие моменты сердце ее сжималось от непонятной и мучительной боли.

Она испытывала жесточайшую ревность и переживала как оскорбленный собственник. В уме она постоянно высчитывала, где в данную минуту должен находиться Чарльз, хотя и не осмеливалась чересчур прямо расспрашивать его о том, где он бывает. Максина старалась не досаждать ему: ей не хотелось, чтобы у Чарльза возникло чувство, будто его постепенно припирают к стенке, ведь тогда у него могло бы появиться искушение сбежать из дома. Иногда настроение ее внезапно менялось, и тогда Максину охватывало яростное негодование, захлестывало чувство обиды из-за предательства мужа, из-за того, как ловко он ей врет — день за днем, месяц за месяцем, — а еще из-за того, что его, похоже, совершенно не мучила при этом совесть. Максина страшно страдала из-за той роли, которую взялась играть, из-за связанного с этой ролью напряжения, из-за необходимости не показывать мужу свои переживания и боль, лгать ему так же, как он лгал ей.