Лиза Клейпас - Сладкоречивый незнакомец

— Я занимаюсь с личным тренером. Он едва удерживает свои руки от меня. Ты прибавила в весе, Элла. Ты должна быть осторожнее… Ты пошла в отца, а у него в семье всегда толстели.

— Я тренируюсь, — раздраженно возразила я. Я совершенно не была полной. Я была достаточно соблазнительной и накаченной, и три раза в неделю занималась йогой. — Дэйн не жалуется, — добавила я, защищаясь, прежде чем смогла остановиться. Тут же мне захотелось себе самой стукнуть по голове. — Не имеет значения, кто и что думают о моей фигуре, пока я сама ей довольна.

Моя мама снисходительно посмотрела на меня.

— Ты все еще с ним?

— Да. И я хотела бы как можно скорее к нему вернуться, а это означает, что нужно найти Тару. Ты можешь рассказать, что случилось, когда вы встретились?

— Пошли на кухню.

Поднявшись с кровати, я вышла из комнаты и последовала за ней на кухню.

— Тара появилась без телефонного звонка, — объяснила она, когда мы пришли на кухню. — И сказала: вот твой внук. Слово в слово. Я впустила ее, угостила чаем и мы сели, чтобы поговорить. Тара сказала, что жила с вашей кузиной Лизой и работала в агентстве временным секретарем. Она забеременела от одного из своих приятелей, который, по ее словам, не имеет возможности ей помогать. Ты понимаешь, что это должно означать. Или у него нет и двух центов за душой, или он уже женат. Я сказала Таре, что она должна отдать ребенка на усыновление, но она не захотела. Поэтому я сказала ей: «Твоя жизнь никогда уже не будет прежней. Все меняется, когда появляется ребенок». Тара сказала, что уже начинает это понимать. Потом она развела молочную смесь и стала кормить ребенка, а я пошла в свою спальню, чтобы вздремнуть часок. Когда я встала, Тара ушла, а ребенок был здесь. Ты должна будешь забрать его завтра отсюда. Мой друг не должен о нем узнать.

— Почему?

— Я не хочу, чтобы он думал обо мне, как о бабушке.

— У других женщин твоего возраста есть внуки, — сухо заметила я.

— Я не такого возраста, Элла. Все думают, что я намного моложе. — Она казалась оскорбленной моим замечанием. — Ты должна радоваться этому. Ты знаешь, как будешь выглядеть в будущем.

— Я не думаю, что буду похожа в будущем на тебя, — раздраженно сказала я. — Я и сейчас не похожа на тебя.

— А могла бы, если бы приложила немного усилий. Почему у тебя такие короткие волосы? Этот стиль не подходит к форме твоего лица.

Я подняла руку к своим густым прямым волосам, которым подходила единственная стрижка в стиле боб.

— Я могу посмотреть на записку, которую оставила Тара?

Мама принесла пластиковую папку и положила на стол.

— Это здесь, вместе с бумагами из больницы.

Я открыла папку и сразу же увидела записку, написанную от руки. Почерк моей сестры — слегка с наклоном и неровный — был мне знаком. Слова были написаны шариковой ручкой, почти порвавшей бумагу, с такой силой их выводили.

Дорогая мама.

Я должна уйти и понять некоторые вещи. Я не знаю, когда вернусь. Тем самым даю право тебе или моей сестре Элле заботиться о моем ребенке, быть его опекуном, пока я не буду готова вернуться и забрать его.

С уважением, Тара Сью Варнер

— Тем самым, — пробормотала я с несчастной улыбкой, прислоняясь лбом к руке. Моя сестра, вероятно, думала, что юридически звучащее слово даст записке большую убедительность для всякого рода чиновников. — Я думаю, что мы должны связаться с Социальной Службой и сообщить, что случилось. Иначе, могут посчитать, что ребенок брошенный.

Перебирая бумаги в папке, я нашла свидетельство о рождении. В графе отец — пусто. Ребенку была неделя от роду, и его звали Люк Варнер.

— Люк? — удивилась я. — Почему она его так назвала? Среди наших знакомых есть Люк?

Мама подошла к холодильнику и достала порцию «Diet Big Red».

— Ваш кузен Порки считал, что его настоящее имя Лука. Но Тара его не знает.

— У меня есть кузен Порки?

— Троюродный брат, или что-то вроде того. Он — один из сыновей Big Boy.

Один из легиона огромной семьи, к которой мы никогда не имели никакого отношения. Слишком много темпераментных личностей и хаоса, чтобы оставить нас всех в одном помещении — мы были живым воплощением DSM-IV — учебника для врача-психиатра. Возвращаясь к свидетельству, я спросила:

— У нее был посетитель в больнице. Ты знаешь, кто это был? Она не говорила?

— Ваша кузина Лиза была у нее, — кисло сообщила мама. — Тебе придется позвонить ей, чтобы узнать подробности. Мне она ничего не скажет.

— Хорошо, я… — я обреченно покачала головой. — Как Тара выглядела? Она показалась тебе подавленной? Она была испугана? Она выглядела больной?

Мама налила «Diet Big Red» в стакан со льдом и наблюдала, как пенистая жидкость поднимается к краю стакана.

— Она плохо выглядела. Была очень уставшей. Это все, что я заметила.

— Возможно, это стресс, депрессия. Может, она нуждается в антидепрессантах.

Мама плеснула порцию водки в «Diet Big Red».

— Не имеет значения, какие пилюли ей дадут. Она никогда не будет хотеть этого ребенка. — Глотнув шипучей яркой жидкости, она добавила, — Она создана, чтобы иметь детей не больше, чем я.

— Почему ты завела детей, мама? — мягко спросила я.

— Потому что так поступали все женщины, когда выходили замуж. Я прикладывала все возможные усилия. Я приносила себя в жертву, чтобы дать вам счастливое детство. Но ни одна из вас этого не ценит. Это позор — неблагодарные дети. Особенно дочери.

Я не стала отвечать, что у меня не хватает слов описать с какой тщательностью, по крупицам, я храню хорошие воспоминания. Каждый запомнившийся момент материнских объятий, сказка на ночь — как подарок небес. Но в основном, мое детство, как и Тары, походило на коврик, который вытаскивают из-под ног. И полное отсутствие у нее материнского инстинкта даже в основном — защищать свое потомство — привело к тому, что Тара и я испытывали трудности в отношениях с людьми.

— Мне жаль, мама, — удалось сказать мне с нескрываемым сожалением. Но я была абсолютно уверена, что моя мать не понимает в полной мере, о чем я сожалею.

Громкий требовательный крик донесся из спальни. Этот звук заморозил меня. Ему что-то нужно.

— Время для его кормления, — объяснила мама, подходя к холодильнику. — Я подогрею смесь. Пойди и принеси его, Элла.

Другой крик, еще более требовательный. От этого звука у меня свело зубы, и во рту появился металлический привкус. Я поспешила в спальню и увидела извивающего на кровати ребенка. Мое сердце застучало так быстро, что казалось, будто между его ударами почти не было промежутков.

Я наклонилась, пытаясь понять, как нужно брать его на руки. Я не умела обращаться с детьми. Я никогда не брала на руки детей своих друзей — мне никто и не предлагал. Я просунула руку под извивающееся тельце. И голову. Я знала, что обязательно нужно поддерживать голову. Неловко взяв младенца и прижав к себе, я ощутила его хрупкость и вес; крик прервался и младенец взглянул на меня испытующим взглядом Клинта Иствуда, а затем крик возобновился. Он был настолько беззащитен. Беспомощен. У меня в голове билась только одна мысль, пока я несла его на кухню — никому в моей семье, в том числе и мне, нельзя доверять детей.