Татьяна Герцик - Маленькое недоразумение на даче

Демонстративно игнорируя его присутствие, девушка подхватила тяжелое ведро с водой и пошла в дом готовить ужин. Он молча забрал у нее ведро и, небрежно помахивая им, умудряясь при этом не расплескивать воду, потянулся следом. Внезапно промолвил фальшивым просящим голоском:

– Давай я баньку истоплю? Я бы у себя затопил, но наша баня вовсе развалилась. А ваша-то должна еще держаться? Вы ведь почаще здесь бываете?

Девушка испуганно посмотрела на него. Опять он за старое? Макс, заметив ее опасения, возмущенно замахал руками:

– И не надейся даже, ничего такого не будет! Никаких там моих омовений твоей спинки и прочего! Вот ведь какая ты испорченная девица! Я и не думал ни о чем подобном! Это только твои неприличные фантазии! Я просто грязный весь, аж противно. В реке слишком холодно, чтобы толком вымыться…

Ксюша смилостивилась. Все равно баню пришлось бы топить – она тоже вся в поту после тяжелой работы.

– Ладно, топи баню. Дрова сложены у двери.

Он радостно прокричал:

– Ура, слава добрым соседям! – и прытко побежал к бане.

Через минуту из трубы уже вился столб белесого дыма. Качество растопки контролировать хозяйка не пошла, не маленький, сам справится, и продолжила готовить ужин, одним глазком все же поглядывая на баню.

Скоро Макс вернулся. Неловко постучал в дверь и вошел после ее разрешения.

– Ну и баня у вас! Экспресс! Уже вполне можно мыться. Правда, вода еще не очень горячая, но на двоих ее и теплой вполне хватит. Не возражаешь, если я пойду первым?

– Нет, конечно. Только заслонку не закрывай, а то угоришь.

Он убежал к себе за чистым бельем, а Ксюша, приготовив немудреный ужин, села у окна, дожидаясь гостя.

Через час он вернулся из бани, сияя благонравной чистотой. На нем смешно топорщилась светлая сатиновая рубаха любимого в старину кумачового цвета, отчего Макс стал походить на рабоче-крестьянский флаг, только флагштока не хватало; из-под коротковатых широких штанов высовывались босые ступни, на которых красовались забавные желтые сандалии. Неловко одергивая рубашку, он сконфуженно проговорил:

– Маловата одежка. Похоже, что дядькина. Но хоть чистая. Странный вид, правда?

Она хмыкнула, едва посмотрев в его сторону:

– Ну, тогда ты не видел действительно странных типов. Как баня?

Он восторженно доложил, искренне благодарный за помывку:

– Замечательно! Будто на небе побывал! Но мне показалось, что по полу уже дует.

Она нерадостно кивнула:

– Так оно и есть. Пол прогнил. Отец подбивал его в июле, но баню нужно рубить новую, эта как набирает тепло, так его и выпускает. – Поставила кастрюли с приготовленным ужином на стол и пригласила: – Я пошла мыться, а ты можешь ужинать. Все готово.

– Нет, я в одиночку есть не буду! – Он плотно уселся верхом на венском стуле и обхватил руками спинку. – Тебя подожду!

Она пожала плечами, убирая кастрюли на край протопившейся печи, чтобы не остыли.

– Как хочешь. Надеюсь, подглядывать за мной не станешь?

– За кого ты меня принимаешь? – Он рассерженно приподнялся со стула.

Она скептически усмехнулась, властным жестом усадила его обратно и вышла.

Баня уже остывала, и, чтобы нормально попариться, стоило подбросить еще дровишек, но возиться не хотелось. Вымыла голову, ополоснулась и вышла. Заглянула в тусклое зеркало, висевшее в предбаннике. Собственный вид ее не особенно порадовал. Длинный малиновый халат из велюра, запахивающийся спереди, открывал нежную шею и верхнюю часть груди, украшенную огромными синяками, начинающими переливаться всеми цветами радуги. Она осмотрела их, надув губки, и скорбно вздохнула. Ладно хоть не болят, если не трогать. Поплотнее запахнула халат, туго перевязалась поясом и медленно побрела по тропке, наслаждаясь ощущением чистоты и прохлады после жаркой бани.

Вернулась в дом. Максим сидел на стуле все в той же раскованной позе. Когда она зашла, встал, подвинул стул к столу и сел нормально. Ласково произнес, стараясь расположить ее к себе:

– С легким паром!

Она ответила небрежным кивком и стала накрывать на стол. Он долго с напряжением смотрел на нее, часто моргая, будто в глаз попала соринка. На лице появилась странная смесь вины и вожделения. Внезапно вскочил с места и стремительно подошел к девушке, хлопотавшей возле плиты. Сдвинул в сторону плотную материю халата, оголил ее плечо, простонал:

– Какая же я скотина! – и горестно приник губами к темным пятнам.

Ксюша испуганно вздрогнула, резко дернулась и чуть не выронила из рук горячую кастрюльку с тушеной рыбой. Он пришел в себя, нехотя отстранился и сел на стул.

– Извини! Я просто сам не свой делаюсь, когда вижу этот ужас. Как я мог? Прости! – Он расстроенно провел рукой по голове, задел ссадину и болезненно ойкнул.

Девушка напряженно посмотрела на него, пытаясь догадаться, что еще он может выкинуть. Но, увидев его всерьез огорченное лицо, нехотя буркнула:

– Ладно, забудем!

Поели в напряженном молчании, причем Ксюша осторожно следила за ним из-под ресниц, чтобы быть готовой ко всяким неожиданностям. Но он степенно ел, уткнувшись в тарелку, лишь изредка кидая на хозяйку тяжелые взоры. Когда после ужина она принялась собирать грязную посуду, гость встал, сдержанно поблагодарил за вкусную еду и быстро ушел, в дверях пожелав спокойной ночи.

Ксюша, недовольно посмотрев ему вслед, вымыла посуду, прибрала на кухне, проверила, прочно ли заперта дверь, и, измученная тяжелым днем, быстро заснула.

Утро обрадовало неожиданно ласковым солнышком, отважно пробившимся сквозь низкие облака. Настроение у девушки несколько улучшилось, и она принялась за работу, бодро срезая ботву у свеклы с морковкой, складывая овощи в громадные деревянные ящики.

За спиной послышался непонятный треск, и она испуганно оглянулась. С соседнего огорода, заросшего осотом и чертополохом, к ней огромными прыжками двигался Макс. Она с досадой передернула плечами. Тоже мне лесной олень! И когда это только кончится?

Парень перескочил через невысокую ограду, преодолел последнюю разделявшую их грядку и встал рядом, радостно скаля зубы. Почувствовав тягостное раздражение от его бесцеремонности, девушка демонстративно отвернулась, показывая всем своим видом, что отнюдь ему не рада. Потянулась за очередной морковкой, не собираясь говорить ни слова. Он тоже молчал, покачивался на длинных ногах и откровенно ласкал ее теплым взглядом. Казалось, Максим мог простоять так весь день. Минут через десять состязание характеров проиграла Ксения, первой не выдержавшая двусмысленного разглядывания и многозначительного молчания. Раздраженно швырнула в ящик ни в чем не повинную морковку и рявкнула:

– И когда же ты, наконец, отсюда уедешь? Ведь в доме у тебя холодно, сыро, есть нечего! Смотри, отощаешь и с голоду помрешь! Или простудишься и тоже помрешь, но уже от пневмонии! Хрен редьки не слаще! Уезжай уж лучше!