Татьяна Веденская - Не ходите, девки, замуж!

– Я совершенно одна, – громко произнесла я и выдохнула дым.

Возвращаться в купе не хотелось. Конечно, у меня там оставался чемодан, но в нем не было ничего ценного. Сумка с документами и деньгами была при мне, а желание и дальше быть наедине с собой и со стуком колес только нарастало. Я не знала, в какой стороне вагон-ресторан, но решила ни у кого ничего не спрашивать. Не хотелось открывать рот и произносить какие-то звуки, так что я решила просто пойти в тот вагон, с которым граничил мой тамбур, а потом в следующий. Кажется, я шла по направлению к началу поезда, что, как выяснилось, было правильно. Я прошла несколько вагонов, в какой-то момент стало гораздо тише. До этого в каждом купе какие-то люди уже вовсю вели разговоры, что-то рассказывали о своей жизни. Можно было услышать обрывки этих разговоров.

– Я работал в Иркутске, пока жену не перевели в Ленинград.

– Мне кажется, в наше время молодежь была более ответственной.

– Смешно! Ха-ха, смешно! А я вот знаю анекдот… – слышала я, пропуская начало и конец фразы, но и так было понятно, что люди спешат за пару оставшихся до сна часов рассказать друг другу всю свою жизнь, разделить, может быть, даже с совершенно незнакомыми людьми свои горести, драмы, свои победы и свои планы. Показать фотографии детей и внуков, посмотреть аналогичные фотографии в ответ.

– Ой, какие миленькие! В каком классе?

– А ваши? Уже в институте? Не поверю, вы так молодо выглядите.

– Ну, что вы!

Я шла и думала, о чем бы я рассказала, если бы мне больше повезло с соседями. Фотография Мусяки у меня в телефоне. О работе в банке? О драматической истории моей любви с Сергеем Сосновским? Все как у всех. В какой-то момент вагоны изменились, в купе было только по два места, без верхних полок. Было дороже и чище, а над выходами к туалетам табло показывали, свободно там или занято. Все для людей, но самих людей было почему-то мало, и они либо молчали, либо сидели за плотно закрытыми дверями. Через пару таких вагонов и был, собственно, вагон-ресторан.

– Присядете? – спросила меня шумная и красная официантка со смешно повязанной на голове косынкой.

– Да, спасибо, – кивнула я.

Ресторан не был пуст, какие-то люди уже сидели и что-то пили и ели, но места еще были. Я забралась за самый последний столик, забилась в самый уголок и принялась смотреть в темное окно. Мне было хорошо. Света было мало, в вагоне царил полумрак.

– Что будете?

– А у вас есть красное вино? – поинтересовалась я, заранее готовясь проигнорировать критический официантский взгляд. Да, я собиралась выпить одна. Да, это первый признак алкоголизма, но наплевать. Я слишком устала, я слишком одинока и мне слишком все дозволено, чтобы я думала о приличиях.

– Есть полусладкое, – ответила официантка, вытирая пот со лба. Ей было совершенно наплевать, одна или не одна я пью. Это внушало оптимизм.

– А какой марки? – поинтересовалась я, чем вызвала ее удивление и задумчивость.

– Марки? А, «Арбатское».

– Да? – огорчилась я. Такого мне было не надо, иначе было бы трудно предсказать, в каком виде я завтра выйду из поезда. Отеки и синяки под глазами мне были ни к чему.

– Может, коньячку? – предложила она. – С лимончиком. А покушаете чего-нибудь?

– А какой коньяк? – задала было вопрос я, но поняла, что так я, пожалуй, останусь вообще без ничего. Я решила заказать бокал коньяку, стакан чаю в железном подстаканнике, какие только в поездах и бывают, немного сыра. И буду думать, что коньяк французский. Все равно я не разбираюсь в этой муре.

– У вас можно курить?

– Конечно, – удивленная моим вопросом, кивнула официантка, и через пять минут мой заказ уже стоял на столе.

Коньяк оказался именно таким, каким я его себе и представляла. Коричневым, густым. Запах сильный, но не сказать, что коньячный. Скорее водочный. Я откусила кусочек сыра, вспомнила, что за весь день почти ничего не ела, обрадовалась, что и не хочу. Усмехнулась тому, что могу быстро опьянеть. То-то моя пожилая одухотворенная (в смысле, залитая духами) дама обрадуется, когда я вернусь.

– Простите, а вы всю ночь работаете? – спросила я красную официантку, когда та проносилась мимо с чьим-то заказом.

– До половины второго.

– Спасибо, – пробормотала я ей вслед. Да, есть надежда, что все мои соседи будут спать. Мне же спать вообще не хотелось. Сидела бы вот так и сидела, глядя на мелькающие за окном огоньки. И смотрела бы на проходящих мимо меня людей. И не думала бы ни о чем. Рядом со мной, на соседнем диванчике валялась какая-то бульварная газета, я взяла ее и прочитала. Одна женщина, у которой не было рук, научилась писать ногами так, что ее почерку позавидовал бы кто угодно. Еще учеными было выяснено, что от первого сексуального контакта остается некий невидимый генетический отпечаток, который женщина несет всю свою жизнь. И что сколько бы у нее потом ни было мужчин, этот след ДНК будет в ней всегда. И именно его наследственные черты понесут дети этой женщины, даже если генетически их отцом будет другой мужчина.

– Ну и чушь! – пробормотала я, вспомнив Мусяку. Он же просто копия Тишмана. А если следовать этой логике, он должен был быть похож на Сосновского. Лысым, с мутными голубыми глазами, с лишним весом. И с хорошим чувством юмора, которое, кстати, у Мусяки есть. А у Володи нет. И что, это признак? Я усмехнулась и перевернула страницу. Надо же, кто-то же это все пишет. И читает. Смертельно опасные космические бактерии могут уничтожить всю жизнь на Земле за считаные годы. Ох, как страшно.

– Еще коньячку? – спросила официантка, многозначительно посмотрев на меня. Я отдала ей опустевший (уже второй) бокал. Плевать мне на то, кто что думает.

– Давайте еще, – как ни в чем не бывало кивнула я и тоже проводила ее многозначительным взглядом.

Настроение мое улучшилось соразмерно принятому внутрь, я закурила и осмотрелась по сторонам. Оказалось, что за время моего чтения и медленного, связанного с большим удовольствием, употребления алкоголя некоторые компании ушли, а какие-то новые пришли. В ресторане стало людно. Где-то народ уже довольно громко смеялся, голоса свидетельствовали, что выпито было немало. А за столиком наискосок расположился мужчина лет около сорока, может, чуть меньше. Он был тоже один. Сидел он спиной ко мне, так что я видела только часть его лица. Лицо было, кажется, обычным. Немного тяжеловат подбородок. Широкие плечи. Высокий ли, низкий – непонятно. Какого черта он сидит тут один – тоже неясно. Приключений ищет? Очень может быть. Но перед ним на столе стоит только, кажется, чай. Может, просто выпивку еще не принесли? Ничего не читает, смотрит в окно, о, провел ладонью по волосам. Цвет – каштан, без седины. Он сидел близко, так что мне было его хорошо видно. Я хихикнула про себя, забавляясь, до какой степени я себя неприлично веду, рассматривая вот так незнакомцев. И после еще одного бокала коньяку, стоящего передо мной, могла бы познакомиться, не с ним, так с кем-нибудь еще. И действительно исполнить уже всю положенную программу, поговорить по душам, построить глазки, рассказать о Сосновском и Катерине, выслушать сочувственные отзывы и заверения, что, если вы потеряли мужа, неизвестно, кому повезло. В общем, почему бы и нет, если уж я оказалась в поезде совершенно одна, немного пьяная и оторванная от всего, что заставило бы меня вести себя пристойно? Я сказала бы, что замужем, и это бы защитило меня от возможных поползновений. А в половине второго я вернулась бы уже к спящим моим соседям по купе и, может быть, уснула.