Елена Рахманова - Любит – не любит

– Вот и славно, – прошептала Тина. – Спи, моя маленькая.

Постепенно черты лица малышки разгладились, кожа посветлела, дыхание выровнялось. Поелозив немного внутри конверта, она умиротворенно вздохнула, сонно посмотрела на Тину и, закрыв глазки, уютно засопела.

Носик у крохи оказался курносенький, волосики потемнее, чем у Вероники, а голубоватые глазки совсем такие же. И тем не менее Тина ни за что не спутала бы обеих девочек. Это только для посторонних все младенцы на одно лицо. А мать найдет своего и среди тысячи, даже если видела его всего мгновение…

Наверное, уже наступило утро и пришло время кормить Вероничку. Тина поняла это по характерному покряхтыванию. Она, не открывая глаз, поудобнее устроилась на боку, чуть откинула одеяло и приложила дочь к груди, прижав ее к себе рукой. Малышка цопнула сосок, как рыбка – наживку. Тина довольно улыбнулась – и опять услышала знакомое покряхтывание. Как же такое может быть?

Но не успела она в недоумении распахнуть глаза, как раздался изумленный возглас:

– Ой, Валентина Михайловна, что же вы делаете?

Тина вздрогнула и уставилась на младенца у своей груди. Та, которую она про себя звала отказницей, усердно сосала молоко, а собственная дочь Вероничка недовольно вертелась в кроватке в двух шагах от нее.

– Отдайте девочку мне, слышите, – требовательно произнесла Светочка. – Я должна вернуть ее на место, пока не пришла другая смена.

– Вот покормлю, тогда и отдам, – прошипела в ответ Тина, уже понимая, что совершилось непоправимое: никому она не отдаст эту кроху.

– Мне же попадет, – принялась взывать к сочувствию медсестра.

– Не попадет, что-нибудь придумаем, – решительно произнесла Тина, подозревая, что придумывать придется главным образом Александре. – Ты лучше помоги мне сесть и дай Вероничку. Вот так…

Придерживая руками каждую из новорожденных девочек, Тина попыталась кормить их одновременно. Было не очень удобно, она боялась пошевелиться, чтобы не уронить какую-нибудь из малышек. Когда с кормежкой было покончено, ночная сорочка на ее спине даже взмокла от пота – так велико было напряжение. «Нет, придется кормить по очереди», – подумала Тина, мысленно делая зарубки в памяти относительно своей дальнейшей жизни. Затем сказала медсестре, с большой неохотой протягивая ей отказницу:

– Ты мне, Светуля, ее принеси, когда опять придет время кормить. И не спорь, пожалуйста. Я же сказала, что что-нибудь обязательно придумаем.

Естественно, ей добрую сотню раз было сказано по телефону и написано в эсэмэсках и записках, что она сошла с ума, что и одного ребенка вырастить в наше время сил требуется немерено, что матерям-одиночкам усыновлять чужих детей не разрешается и так далее и тому подобное. Тина упрямо стояла на своем и даже прибегла к шантажу: заявила, что у нее от нервотрепки, того и гляди, может пропасть молоко. Этого баба Дуня допустить никак не могла.

– В нашем роду все матери своих детей грудью кормили до года, а то и больше, – заявила она. – От того они вырастали такие крепенькие и умненькие. Не допущу, чтобы Вероничку непонятно какой дрянью из всяких там банок пичкали!

Как уж она собиралась этого не допускать, одному Богу было известно. Только Александра очень скоро поняла, что против объединенных сил Тины и бабы Дуни ей не выстоять, и скрепя сердце принялась за дело. Она прекрасно понимала чувства молодой матери, только боялась, что та плохо представляет свою будущую жизнь. Естественно, они с Романом ее поддержат и помогут ей во всем, но существует множество проблем, которые Тине придется решать только самостоятельно.

Однако недаром Тина верила во всемогущество своей столичной родственницы. Александра давно установила для себя правило: чтобы добиться желаемого, довести переговоры до нужного результата, даже в мыслях нельзя допускать возможность проигрыша. Идти на дело нужно только со стопроцентной уверенностью в успехе, даже если все, казалось бы, против тебя.

Не только коллеги или конкуренты по бизнесу поддавались ее моральному превосходству. Чиновники, уж на что, казалось бы, несгибаемые люди, а и то были не способны ответить ей отказом. Хотели, старались, из кожи вон лезли, чтобы произнести заветное «нет», а из уст вылетало прямо противоположное. Более того, иной раз, словно под гипнозом, сами же подсказывали наиболее простой путь решения проблемы или возможный обходной маневр. А потом только руками разводили да головами качали: бес попутал, не иначе.

Так было и сейчас. Правда, на этот раз у Александры нашлась союзница, Антонина Станиславовна Скуратовская – властная, грузная старуха, некогда бывшая заведующей этим роддомом и не согласная со многими нынешними жизненными приоритетами и установками. Тогдашний заместитель, занявший со временем ее место, почитал Антонину Станиславовну как классного специалиста и прекрасного человека и часто с ней советовался. Так что и на пенсии она пользовалась авторитетом, а связей у нее, как, впрочем, и у Александры, было столько, что, как в сказке, иной король позавидовал бы.

И вот настал момент, когда Тине сообщили, что, хотя с формальностями еще далеко не покончено, но дома она может взять оставленную родной матерью девочку себе. В тот же день Тина организовала переселение малышки в свою палату. Затем принялась разглядывать и сравнивать обеих крошек и находила в них все больше и больше сходства. Но когда наступила ночь, пришла и тревога. Справится ли она? Не много ли на себя взяла? Вероничка – ее кровиночка, а эта малышка могла бы попасть в полноценную семью, где бы ее любили и холили…

Сомнения росли как снежный ком, и в какой-то момент Тине стало казаться, что она совершила чудовищную ошибку. Ей стало страшно, как никогда в жизни.

– Стоп! – приказала она себе. – Дело сделано. Назад дороги нет. Ребенок – это не игрушка. Никто не знает, как сложилась бы ее жизнь, а я дам ей столько же любви, сколько и моей Вероничке. Вероничка… А как же будут звать мою вторую дочку?

Мысли Тины приняли совсем другой оборот. Она понемногу успокоилась и заснула, машинально прислушиваясь к уютному сопению двух крохотных носиков…

Он понимал, что совершает преступление, которое достойно высшей меры наказания с последующей высылкой в Сибирь на вечное поселение. Все его мысли и чувства, словно спрессовавшись, заполнили все его существо и тормозили каждое движение, каждый вздох. Однако Роман ничего не мог с собой поделать и вопреки всему, как робот, двигался в совершенно определенном направлении.

Вот он остановил машину у нужного подъезда, вылез из нее, взял с заднего сиденья переносную колыбельку с Петюней, включил сигнализацию и зашагал к дому.