Сандра Мэй - Разговоры по душам

— Мэтт, перестань, я сейчас вызову «скорую», ей вколют успокоительное… Не сердись на нее, она же не в себе…

Мэтт оглянулся на Сэнди, лицо его было растерянным и вовсе не сердитым.

— Ты не понимаешь, Сэнди! Там диски и книги. Она увидит… Доктор Картер сказал, что так нельзя…

Сэнди уже торопливо натягивала джинсы и свитер прямо на голое тело. Потом она достала из своей косметички пинцет, и через пару минут Мэтту удалось провернуть ключ в замке. Он быстро оделся, и они с Сэнди кинулись к комнате Мэтта.

Миранда стремительно и методично обшарила тумбочку, а потом повернулась к комоду, где лежало нижнее белье ее вероломного любовника. Как там говорила та старушенция? Никого, кроме меня, не интересуют твои трусы?

Она не стала соблюдать осторожность и просто вывалила все на пол. Среди боксеров и плавок ослепительным пятном мелькнуло что-то ярко-зеленое и золотое…

Это была коробка от компакт-диска. Наверху значок «Аудиокнига». На зеленом фоне золотая луна, а ниже арабской вязью надпись: «Уснувшая в Калькутте».

Миранда почувствовала страшную боль в висках, застонала, дрожащими пальцами перевернула коробку.

С обратной стороны на нее смотрела улыбающаяся… она сама. Портрет автора книги. И подпись.

Триш Хатауэй.

Боль стала нестерпимой.

Ее руки тряслись все сильнее, дыхание стало затрудненным, злосчастная коробка выпала из рук… Миранда пошатнулась, схватилась за край комода. Ящик выскочил из пазов, больно ушиб ногу. Еще коробки, книги карманного формата.

Она поднимала одну за другой и читала названия — «Африканский гамбит», «Кровавые фьорды»… «Бриллиантовый переполох»! Переворачивала книги и коробки — и снова на нее смотрело ее собственное улыбающееся отражение.

Триш Хатауэй. Триш. Хатауэй. Писательница Триш Хатауэй. Триш Хатауэй, литературная мать несравненной Миранды Секстон и ее неотразимого любовника Брюса Хоука…

Триш Хатауэй.

Образы и звуки проносились перед ее помутившимся от боли взглядом, сливаясь в пеструю визжащую ленту. Правда и ложь скалились на нее с собственной фотографии.

Триш Хатауэй.

И тут она все вспомнила.

И это оказалось невыносимо.

Это был спектакль, с самого начала они все разыгрывали спектакль, и только одна идиотка была уверена, что все всерьез. Триш Хатауэй.

Мэтт Саймон, владелец «Тихой дубравы», разыгрывал перед ней Брюса Хоука. Целовал ее. Говорил комплименты. А вчера ночью… вчера ночью она была в его объятиях, это она помнила точно. Они оба, голые, лежали на постели и целовались… Боже, какой кошмар!

Сэнди, разумеется, пыталась выправить ситуацию, маленькая бесстрашная Сэнди. Блюла ее интересы и из последних сил удерживала ситуацию под контролем. С Сэнди все ясно, но зачем это Мэтту Саймону?..

В этот момент Мэтт и Сэнди влетели в комнату с воплем:

— Миранда, не надо!!!

Триш отступила к окну и посмотрела на них с усталым отвращением.

— Прекратите этот фарс, ради всего святого.

Мэтт изменился в лице, Сэнди прижала кулаки ко рту. Триш судорожно запахивала халат и никак не могла завязать пояс…

Этот человек, посторонний мужчина, видел ее наготу, и ничто не смутило его. Он даже не счел зазорным воспользоваться ее бредовым состоянием и переспать с ней. Она провела в этой постели — в его постели! — три ночи.

Мэтт тихо сказал:

— Триш…

Она вспыхнула от негодования.

— Не смейте меня так называть! Мы с вами едва знакомы. И не подходите ко мне, негодяй!

— Триш… мисс Хатауэй, ради бога, позвольте нам с Сэнди все вам объяснить…

Триш презрительно сощурила глаза.

— Не надо ничего объяснять. Я все вспомнила. Все, понимаете? В том числе и то, что эти три дня я ничего не помнила и считала себя Мирандой Секстон. Послушайте, Мэтт, или как вас там… Ну Сэнди я понимаю, она пыталась изо всех сил спасти нашу детективную вечеринку. Но вы… зачем это вам? О! Какая же я дура. Она вам заплатила, верно?

— Триш, это другое…

— Она вам пообещала двойной гонорар, если вы не будете перечить, а то и тройной — если выучите свою роль получше. Вы учили, как я погляжу. В плеере была моя книга? Тогда, в четверг утром?

— Да.

Триш прижала пальцы к вискам.

— Я могла бы просто взять наушники — и вернуться. Вы могли одним движением руки вернуть меня в нормальную жизнь. Вы оба! Вместо этого вы несколько дней подкармливали мое безумие, устраивали здесь цирк с моим участием, а под конец еще и надругались надо мной! Знаете, сколько дают за изнасилование душевнобольного?

Мэтт стукнул кулаком по разгромленному комоду и заорал:

— Да дай же ты мне сказать!!!

Ошеломленная Триш умолкла, зажмурилась, прижала пальцы к вискам. Мэтт заговорил спокойным, лишь слегка дрожащим голосом.

— Мне не нужны эти деньги. Я уже говорил Сэнди, скажу и тебе. Я вообще ничего с вас не возьму, только Кларенсу, за еду и готовку… Ерунда какая лезет… Триш, все было совсем не так. Ты потеряла сознание, а когда очнулась…

— Я же сказала, я ВСЕ помню.

— Тогда ты должна помнить и то, как ты себя вела. Ты просто командовала — и все. Что нам нужно было сделать? Связать тебя и дать по голове еще раз?

— Ты мог дать мне тот диск…

— Тебя осматривал врач. Он сказал, что ты должна все вспомнить сама, без посторонней помощи, иначе у тебя будет нервный срыв. Мы хотели все тебе сказать еще в среду, но он запретил. Поэтому я спрятал эти книжки и диски. Мы боялись тебе навредить. А я слушал запись, чтобы ничего не перепутать. Я ведь никогда не читал твои романы…

Триш подняла на него абсолютно спокойные, только очень усталые глаза.

— А спал ты со мной тоже из лучших побуждений?

Мэтт замялся. Очевидно, она не помнит, как домогалась его все эти дни и ночи — как же сказать об этом?

— Триш, я не спал с тобой…

— Врешь, негодяй! Я помню вчерашнюю ночь. Ты был со мной, голый, в одной постели. Мы катались по ней, словно звери… о, как это было ужасно и мерзко! Ты рычал, словно собирался перегрызть мне горло…

— Я прятался от тебя! Ты не давала мне проходу все эти дни! Ты сама меня чуть не изнаси…

Сэнди изо всей силы ударила его по спине, и Мэтт поперхнулся на полуслове. Обернулся к Сэнди, а она одними губами шепнула беззвучно:

— Не добивай…

Мэтт вдруг смертельно, уж-жасно устал. Он с силой потер ладонью лицо.

— Ладно, Триш. Думай что хочешь. Моя совесть чиста. У нас с тобой ничего не было. Клянусь памятью родителей…

До него долетел тихий, отчаянный шепот Триш:

— Боже, какой стыд…

Мэтт посмотрел на Сэнди — девушка кивнула едва заметно. Мэтт вышел из комнаты, осторожно притворив за собой дверь.

«…Ничего не осталось — только бездна и бесконечное небо, только маятник, раскачивающий два тела по сумасшедшей амплитуде, от жизни к смерти, от конца к началу, и уже нет нужды сжимать руки, потому что сплавлены воедино кровь и плоть, кожа и дыхание, но и разомкнуть эти объятия невозможно, ибо как разорвать то, что от века было едино и лишь по глупому недоразумению столько времени не могло этого понять?..