Сандра Мэй - Стрела амура

Он даже почти привык к ней, к Келли. Она была худощавая, с маленькой грудью, порывистая, гибкая, как гимнастка, любила нестандартные позы и была совершенно ненасытна в любви. Джон начинал подумывать о том, как они будут жить вместе в Лондоне, по возвращении из экспедиции, но однажды вечером, вернувшись с дальнего разреза, обнаружил, что все его оставшиеся в лагере студенты обкурились марихуаны и сидят вокруг костра, распевая песни Леннона и целуясь друг с другом. Келли тоже целовалась — с длинноволосым и очкастым парнишкой со второго курса. При этом была голой до пояса, а руки парнишки самозабвенно бродили у нее в шортах.

Появление профессора Брайтона практически никого не смутило, в том числе и Келли. Потрясенный Джон ушел к себе в палатку, а под утро туда заявилась и Келли, погладила его по щеке и проворковала своим хрипловатым грудным голосом:

— Прости, док. Это любовь с первого взгляда. К тому же у нас с тобой все равно ничего не получилось бы.

До Келли у него было несколько неудачных и скоротечных романов, а после Келли и вовсе не стало. Джон был нормальным здоровым мужчиной, но почти всю свою жизнь занимался тяжелым физическим трудом, а это в трудную минуту помогает лучше холодного душа.

В юности, когда ему приходилось работать шофером или разнорабочим, он узнал любовь зрелых женщин. Случайные подруги — их он всегда вспоминал с нежностью и без сожаления. Эти умели дарить любовь и наслаждение, ничего не требуя взамен. Возможно, среди них были и проститутки — но с Джоном они ложились исключительно по любви. Он стал мужчиной именно с такими, взрослыми женщинами и научился уважать их.

После истории с Келли Джон старался не оставаться с молоденькими студентками наедине и набирал в экспедиции преимущественно ребят. В последующие пять лет он поддерживал вялые и редкие отношения с коллегой по работе, одинокой и преданной науке сотрудницей Оксфордского музея археологии. Ее звали Бренда, и иногда Джону казалось, что свой первый распорядок дня она придумала еще в колыбели. Бренда не собиралась заводить семью в ближайшие десять лет, не переносила латекс презервативов и уверяла, что гормональные контрацептивы являются смертельным ядом. В силу этого дни для безопасного секса ею высчитывались на компьютере с точностью до нескольких часов. Сначала это коробило Джона, потом он привык. Редкие — не чаще двух раз в месяц — свидания он воспринимал, скорее, как некие оздоровительные процедуры. К тому же Бренда была умной, порядочной и в высшей степени воспитанной особой, так что лучшего партнера и не найти…

Почему он сейчас вспоминает всех своих женщин?

Не потому ли, что запах магнолии и жасмина, легкий румянец на нежных щеках и тугие кольца волос возбуждают его в данную минуту куда сильнее, чем когда-то обнаженная Келли на коленях, женщины, сделавшие его мужчиной, и, без сомнения, — Бренда?

Удивленный и раздосадованный предательством собственного организма, Джон выпил еще три порции шерри, отвернулся от опасной Спящей Красавицы и заставил себя задремать. У него это почти получилось, когда он почувствовал, что его заботливо и осторожно укрывают пледом. Еще через минуту он услышал шепот.

— Я есть хочу, давай пончики съедим?

— Мы их почти все уже съели, в машине.

— Там еще два должно было остаться.

— Потерпи, скоро кормить будут.

— Лиза…

— Че… Что?

— Мне надо в туалет.

— Слушай, мы его сейчас разбудим, если полезем. Может, тебе не очень надо?

— Ну… пока не очень.

— Мне тоже пока не очень.

Джон улыбался, не открывая глаз. Это перешептывание за спиной звучало очень… по-домашнему, что ли?

— Лиза, а ты в Англии бывала?

— В Лондоне один раз. Зимой. Мне не понравилось. Очень сыро.

— А я не помню про Англию. Маленький был. Помню рыбу. Мы ее все время ели с мамой.

— Рыбу я люблю.

— А я ненавижу. С тех пор. Там же порт был. Только рыба и водилась.

Надо сказать тете Агате, пусть жарит мясо. Много мяса. И никакой рыбы! Джон невольно подался назад, чтобы лучше слышать.

— Ой, посмотри, не проснулся?

— Нет. Вообще-то он ничего, вроде. Не злой.

— Я же говорила, надо посмотреть.

— Да уж, мы на него посмотрели. Здоровско с него простыня свалилась, помнишь?

— Ох, не напоминай.

— Почему? Смешно вышло. Пришел ругаться — и получился голый. Лиза, можно я спрошу стыдный вопрос?

— Очень стыдный?

— Очень. Ты зажмурься, и я зажмурюсь.

— Зажмурилась. Давай.

— А когда я вырасту, у меня будет такой же… ну… большой… как у него? Ну, понимаешь, который у мальчиков.

Джон чуть не свалился с кресла. Лиза Кудроу, видимо, тоже.

— Брюс!

— Ты разрешила!

— Не знаю я. Вот обживемся в Англии, ты с ним подружишься и сам спросишь.

— А может, лучше ты, а? Лиза?

— Все, ну тебя. Ужасные какие вопросы задает! Теперь мне точно надо в туалет. Пойдем?

— Пойдем.

Сзади послышались пыхтение, возня, а потом Джон сделал вид, что сам проснулся. Повернулся и посмотрел на свою новую семью.

— Вы куда?

— Мы на минуточку. Брюсу надо в туалет.

— Еще чего! Ты первая сказала, что хочешь писать.

— Брюс!

— Я понял, не ссорьтесь. Сейчас я вас пропущу.

Через пару минут Лиза вернулась, и Джон поспешно приподнялся, пропуская ее на место. Ее волосы скользнули по его щеке, аромат жасмина осторожно защекотал ноздри…

Она потеряла равновесие всего на секундочку, начала клониться на него, и он совершенно машинально поймал ее. Импровизированное объятие длилось не дольше трех секунд, но эффект был потрясающий.

Джону казалось, что он обжегся. Поймал танцующий огонь голыми руками.

Лизе показалось, что ее ударило током. Не сильно, но ощутимо, так, что по позвоночнику побежали хрупкие змейки, стало тепло в желудке и ослабли ноги…

Смущенные, растерянные, они сидели рядом и старательно смотрели в разные стороны. Вернувшийся Брюс с интересом посмотрел на них и изрек:

— У вас вид, как у детей, поссорившихся в песочнице. Можно мне пройти?

— Да. Конечно.

— Проходи. И не язви, будь любезен.

— Не буду. А когда будут кормить?

— Ух, что это за ребенок! Сейчас будут.

И действительно, принесли еду. Как это и бывает за трапезой, неловкость постепенно рассосалась, и за десертом они уже совершенно спокойно разговаривали. Точнее, Брюс и Лиза задавали вопросы, а Джон отвечал.

— Мы приземлимся в Хитроу?

— Да. Переночуем в Лондоне, а с утра двинемся на север.

— Ох. Для севера у Брюса маловато вещей…

— У нас будет целый вечер для необходимых покупок, а север в Англии — понятие относительное. Она вся на севере, особенно относительно Батон-Руж.

— Да уж. Я помню. Холод и холод. И еще холод. И дождь.

— Ну, вы же были зимой…