Мери Каммингс - Кольцо

Ник вынужден был пробормотать нечто утвердитель­ное.

Они высадились и молча пошли по каменной дорож­ке, ведущей к бунгало.

«Вот так. Последний вечер», — подумал Ник.

У него было странное настроение. Казалось, нужно срочно сделать что-то очень важное — и никак не удавалось вспомнить, что же именно. Но не проходило тревож­ное ощущение, будто время проходит, утекая, как песок между пальцев, и его уже почти не осталось.

Завтра он скажет ей, отдаст чек... Заплачет она? Или, наоборот, обрадуется?

Он поймал себя на том, что хочет что-то ей сказать — все равно что. И чтобы Нэнси ответила. И тоже ответить. Просто... для разговора...

Но первой, едва войдя в бунгало, заговорила Нэнси:

— Тебе ванночку для ног сделать?

— Не надо. Так полежу, сойдет. Ты в этом на вечеринку пойдешь? — кивнул Ник на лежащее на тахте голубовато-палевое платье.

— Да. — Нэнси перевесила платье на стул. — Ночью светлое красиво смотрится.

Не о том она говорит, не о том!

Он швырнул в кресло смокинг, на ходу развязывая гал­стук, направился в спальню — и уже в дверях не выдержал, обернулся.

— Ты... приходи. Я жду.

Разделся до трусов, обмыл ноги сильной струей теп­лой воды — это помогало снять напряжение с мышц. Пря­мо так, с мокрыми ногами, плюхнулся на кровать поверх покрывала, закинул руки за голову и закрыл глаза.

Придет не придет? Наверное, придет, раз попросил...

И вспомнилось вдруг, остро и отчетливо, как она при­ходила к нему в «тихий час». Веселая, с пушистыми волосами, в халатике и тапочках-«собачках». Прибегала, со смехом прыгала на кровать и смотрела на него сверху радостными глазами. И на душе было легко, и горько, и свет­ло, и руки сами тянулись — скорее, обнять ее, прижать к себе! — и Нэнси смеялась и попискивала, когда он не­ловко или слишком сильно прихватывал ее...

Что же с ними обоими стало, если простую улыбку на ее лице он воспринимает теперь как нечто подозрительное?!

Придет не придет?..

Наверное, она тоже измучена этой неестественной «двойной» жизнью. Обжигающая страсть, нежность и по­целуи — ночью, и холодная вежливая отстраненность — днем. И ведь и то и другое — искренне!

Да еще то, что самим своим присутствием, хочет он этого или нет, он напоминает ей об Алисии... Об Али­сии, черт бы ее побрал! Об Алисии, которая своей болт­ливостью, своим нелепым враньем свела на нет все его попытки исправить то, что случилось четыре года назад.

Нэнси не появлялась. Было слышно, как она ходит в соседней комнате: сдвинулся стул, хлопнула дверца хо­лодильника, что-то стукнуло... Наконец шаги раздались совсем близко, и Ник почувствовал, как рядом на кровать опустилось легкое тело. Даже не открывая глаз и не пово­рачивая головы, он знал, что Нэнси лежит сейчас спи­ной к нему. Как всегда — спиной...

Заметила ли она, как изменилось его отношение к ней за последние дни? Что он больше не пытается разговорить ее и, как и она, отделывается сухими односложны­ми репликами? И не целует перед уходом... Наверное, за­метила. Скорее всего, заметила, не могла не заметить — но ничем не показала, что для нее это имеет хоть какое-то значение.

А может, ей действительно безразлично?

Хотя и правда — какое это имеет значение? Завтра, в это самое время, все уже будет кончено. Еще одна ночь...

И вдруг мучительно захотелось схватить ее, обнять, развернуть к себе, взмолиться: «Нэнси, котенок, солныш­ко, ну не будь ты такой! Хотя бы в этот, последний ве­чер...»

Нет! Нет, он не будет начинать все сначала, не будет просить — это бесполезно! Ответом все равно станут лишь чужие пустые глаза. Той Нэнси, которая могла бы это услышать, его Нэнси больше нет...

Ник осторожно повернул голову и увидел на соседней подушке затылок с золотистыми прядками, похожими на перышки канарейки. Все остальное скрывалось под по­крывалом.

Подумал: «Черта с два я стану ее обнимать!» И пришел в ярость от мысли, что заставляет себя не делать этого.

Повернулся, обнял — сильно, до боли, будто стре­мясь целиком вобрать, втиснуть ее в себя, — и уткнулся лицом в эти золотистые, щекочущие, сладко пахнущие прядки.

— Нэнс... Нэнс, котенок мой... Пожалуйста, пожа­луйста, Нэнс! — пробормотал он, сам не зная, о чем про­сит, — а руки уже начали свой привычный бег по так легко откликавшемуся на его прикосновения теплому телу...

Мегитабель Вильямс (именно такое аристократиче­ское имя скрывалось под простецким «Мэгги») нервни­чала зря. Вечеринка удалась на славу!

На ярко освещенной лужайке перед домом был раски­нут огромный бело-золотой шатер, в котором стояли сто­лы с изысканными деликатесами. Официанты в таких же бело-золотых смокингах обносили не добравшихся до шатра гостей напитками и закусками.

Со всех сторон слышался смех и приветственные воз­гласы — гости продолжали подъезжать, группами и пооди­ночке. Оркестр наигрывал веселую мелодию из популяр­ного мюзикла; то там, то тут мелькали вспышки фотоаппа­ратов: вслед за прибывшими знаменитостями неизбежно последовали и репортеры.

Словом, Мэгги было чем гордиться — недаром она по­жертвовала Губернаторским балом, лишь бы как следует присмотреть за подготовкой к своему! Она остановилась на минуту, озирая свои владения, — и, увидев Ника с Нэн­си, неторопливо идущих по дорожке из глубины парка, поспешила им навстречу.

— Вы уже пришли! — радостно сообщила она очевид­ное. — Нэнси, дорогая, какое у вас очаровательное оже­релье! Это аквамарины, да?

Сама Мегитабель Вильямс, в серебристо-сером платье и с бриллиантовой тиарой на голове, походила сейчас на королеву из какого-то детского фильма. Ей было уже да­леко за пятьдесят, но выглядела она куда моложе, и седи­на, проступавшая в светлых волосах, не старила ее, а лишь придавала тщательно уложенным в замысловатую приче­ску локонам красивый серебристый оттенок.

— Это голубые топазы, — дотронулась до ожерелья, словно проверяя, на месте ли оно, Нэнси.

— Какая прелесть! А я думала, топазы бывают только желтые! Пойдемте, я вас познакомлю с гостями! Правда, еще не все приехали — у нас обычно собираются только к полуночи.

Любимым выражением Мэгги было «у нас...» — то есть в том единственном и неповторимом, отличном от всего земного шара месте, которое заслуживало внимания: в Гол­ливуде. «У нас» не носят в этом году шафраново-желтый цвет. «У нас» ездят отдыхать в Норвегию: Италия — это пошло и избито! «У нас» вечеринки длятся до самого утра.

— Знаете, с кем я вас сейчас познакомлю?! Со Стиве­ном Кормом! — Мэгги ликующе уставилась на Ника, словно ожидая, что он сейчас упадет в обморок от восторга.

Вместо этого Ник, чуть не заскрежетав зубами — и сюда этого... черт принес! — вежливо ответил:

— Спасибо. Танкред нас уже познакомил сегодня на Гу­бернаторском балу.