Люси Рэдкомб - Ошибка Дон Жуана

К чести означенного синьора, он выдержал эту бурю с терпением истинного христианина-католика. Мавр в нем неистово скрежетал зубами, но именно смиренный христианин отвечал за органы связи с окружающим миром, поэтому голос Родриго звучал почти ласково.

— Послушай, Гвен, я прекрасно понимал, что багаж у тебя с собой небольшой и рассчитан на отпуск, а не на свадьбу, поэтому счел возможным слегка расширить твой гардероб, только и всего. Меня вполне устраивает твой стиль в одежде. Кстати, я с удовольствием заметил, что он весьма далек от экстравагантного, так что я заказал наиболее, с моей точки зрения, подходящие платья. Я просил что-нибудь классическое, простое и изящное, как все те вещи, которые ты обычно носишь.

Гвен смотрела на него в изумлении, не веря, что слышит от него подобные комплименты. Родриго невозмутимо продолжал выбивать почву у нее из-под ног.

— Поверь, я совершенно не планировал изображать из себя крутого парня, наряжающего свою красотку в цацки, прости за жаргон, в том числе и потому, что ты, на мой взгляд, последняя женщина в мире, которую можно нарядить во что-то силой. Если ты хочешь появиться на вечере в честь нашей свадьбы в розовых шортиках и кроссовках — ради Бога, но ведь ты сама будешь чувствовать себя неловко. Да, мы с тобой вынуждены будем появляться в совершенно определенном кругу, но он отнюдь не весь состоит из лощеных и ленивых обалдуев, купающихся в роскоши и изнывающих от безделья. В принципе, среди них довольно много очень приличных людей.

С этими словами Родриго Альба допил виски, после чего добавил:

— Кстати, у тебя роскошные волосы. Мне очень они нравятся.

Ошеломленная Гвен, издала невнятное мычание, немедленно возненавидев себя за это, а Родриго вскинул руки в притворном ужасе и рухнул в кресло.

— Я понимаю, чем рискую, говоря это! Из чувства противоречия ты способна немедленно остричься наголо при помощи маникюрных ножниц, но умоляю тебя не делать этого.

Гвен пробурчала, заливаясь краской:

— Не преувеличивай, пожалуйста. Может быть, я и переборщила с реакцией на все эти тряпки, но все-таки ты должен был меня предупредить! И вообще... родители волнуются.

Она немедленно представила, как заявляется к родителям, с фразой типа «Мама и папа, не волнуйтесь, я тут вышла замуж, но не надо слез, это вовсе не изменит всю мою жизнь».

Гвен с тоской взглянула на Родриго, развалившегося в кресле. Пожалуй, он был единственным мужчиной в мире, способным развалиться так элегантно.

— Я оставил им записку, что ты чувствуешь себя гораздо лучше, и мы поедем к моим друзьям. Возможно, останемся там ночевать.

— Врет направо и налево!

— Ничего, и не наврал. Морис мой друг и управляющий отеля. И мы действительно к нему ездили.

— Кстати, вы с ним тут и познакомились?

— Еще в детстве. У бабушки с дедушкой была вилла в миле отсюда, а родители Мориса работали у них, так что мы с ним вместе проводили лето.

Гвен была рада увидеть мягкую улыбку, появившуюся на губах Родриго при этих воспоминаниях. После рассказов Мориса о трагическом детстве Родриго ей было приятно узнать, что в его прошлом есть и нечто светлое, к чему он рад вернуться мыслями. Она судорожно сглотнула комок в горле, потому что перед мысленным взором стоял маленький мальчик с золотой кожей и синими глазами, маленький одинокий мальчик, потерявший свою мать...

— Мама Мориса была экономкой у бабушки с дедушкой. Работы у нее хватало. Мы с другом были предоставлены сами себе, и вовсю этим пользовались. Вот этот самый коттедж, где мы сейчас находимся, тогда был просто развалиной — и нашим любимым местом для игр. Но тебе вряд ли интересно слушать мои рассказы.

О, вот тут он ошибался! Гвен Ричвуд слушала его с огромным вниманием, страшно себя за это ругая.

— Гвен, а тебе нравится, как я здесь все устроил?

— Вот уж не думала, что тебя это волнует!

— Я тоже не думал...

Оказывается, волнует. Он смотрел на нее слишком пристально, слишком многозначительно, а может быть, это просто нервы разыгрались, но Гвен предпочла повернуться к Родриго спиной и с преувеличенным вниманием начать изучать развешанные по стенам немудрящие, но очень колоритные керамические картины местного производства. Надо признать, подобраны они были с большим вкусом.

Напряжение в воздухе нарастало, она чувствовала это всей кожей. Что-то изменилось... С недавних пор у всех слов появился скрытый смысл, все взгляды что-то означали, каждое прикосновение обжигало...

Ты влюбилась, влюбилась, влюбилась!

Нет. Нет! Нет!!!

Нет?

— Ты недовольна, что я написал твоим родителям записку?

— Нет, я... я просто предпочла бы сделать это сама. Как-то странно, что теперь кто-то может распоряжаться за меня...

— О да, ты такая независимая и успешная женщина...

— Слушай-ка, прекрати, меня подначивать...

— Гвен, запомни, прежде чем начинать драку, реши, каким оружием ты собираешься пользоваться и как именно. Это более эффективно. Для женатых людей самое популярное оружие — отказ в близости. Само собой, ее надо сначала иметь, чтобы потом отказывать в ней...

И снова двусмысленность этой фразы заставила Гвен вспыхнуть и нервно переплести пальцы. Почему-то кровь шумит в ушах, почему-то подкашиваются ноги, но в этом нет ничего неприятного, как это бывает при обмороке. Наоборот, все тело млеет от странного предвкушения...

— Я просто хотела сказать, а не драться! Сказать, что... Господи, ты Боже мой, что ж я хотела сказать-то!!! А, вот: если бы ты со мной посоветовался, я бы чувствовала себя менее... менее...

— Менее?

— Менее... управляемой извне!

— Вот это да! Это я тебя так? Так ты себя чувствуешь рядом со мной?

Рядом с тобой я чувствую себя возбужденной, взъерошенной, чумазой и совершенно растерянной девчонкой-школьницей, чьи гормоны разгулялись с силой урагана, а поделать ничего с этим нельзя...

Гвен неожиданно устала. Махнула рукой.

— Забудь об этом. Я просто была немножко в шоке, когда проснулась здесь утром. Это для тебя остров — родное место, а я даже не понимаю, где нахожусь.

Родриго смотрел на нее и вспоминал тот миг, когда она проснулась здесь впервые. Тогда, в первые секунды, явно никакого шока не было. Было только мягкое, теплое, податливое тело, полуоткрытые губы, прерывистое дыхание и эти бархатные глаза... карие, нежные, чуть изумленные и ни капельки не испуганные... Глаза олененка, еще не знающего, что людей нужно бояться.

Воспоминание заставило Родриго подобраться, чтобы не застонать от неожиданного возбуждения и желания. Тело-предатель реагировало на эти воспоминания так же, как реагировало тогда на женщину с серебряными волосами, лежащую в его объятиях.

Он смотрел на Гвен и с каждой секундой все отчетливее понимал, что больше всего ему хочется сейчас медленно, очень медленно раздеть ее, нежно и неторопливо целуя каждый сантиметр шелковой белоснежной кожи; перебирая серебряные локоны, зарыться в них лицом и вдохнуть сладкий и пряный аромат женщины; прижать к себе это точеное, сильное тело, прижать так крепко, чтобы она застонала от счастья и боли, чтобы обняла его в ответ и вернула ему боль и счастье, и чтобы так длилось вечно, вечно, пока стоит мир...