Инид Джохансон - Гром и молния

Мэделин чувствовала, что он возбуждается все сильнее. Она ощущала на своих ягодицах прикосновение его затвердевшего члена. Руки Роналда легли ей на грудь и стали теребить соски. Мэделин снова начала задыхаться от желания, перед глазами все поплыло, голова закружилась...

Собрав последние силы, она оторвала его руки от своей груди и отступила назад. Роналд не стал ее удерживать. Усмехаясь, он смотрел на ее побледневшее лицо, испуганные глаза. В его улыбке читалась самодовольная мужская уверенность. Он не сомневался, что Мэделин умирает от желания вновь уйти с ним в спальню и там предаться любви до полного изнеможения.

Он протянул к ней руку, но Мэделин отступила еще на шаг назад. Она хотела его. Но сейчас уступать было нельзя. Его темные брови изумленно поползли вверх.

— Ты опять дразнишь меня, Мэдди? Поверь мне, это уже лишнее.

Она покачала головой и приложила палец к его губам, призывая к молчанию. Но он, поняв этот жест по-другому, схватил ее руку, притянул к себе и начал медленно, возбуждающе целовать нежные белые пальчики.

Было так заманчиво забыть обо всем и позволить Роналду снова увлечь себя в пучину страсти, в тот головокружительный, яркий и прекрасный мир, принадлежащий только ему и ей. Но если она уступит, то их серьезный разговор опять сорвется. Она не должна быть слабой, не должна покоряться. Поэтому Мэделин постаралась сказать как можно более твердо:

— Это очень серьезно. Мне кажется, я знаю, почему ты хочешь, чтобы я бросила работу.

— Чтобы ты была все время со мной, твоим мужем. Я думаю, это самый убедительный аргумент. — Его взгляд стал непреклонным, голос — сухим и бесстрастным. Он отпустил ее руку.

Прикрыв глаза, чтобы не видеть Роналда, не испытывать мучительного соблазна броситься в его объятия, Мэделин с упреком покачала головой.

— Ты даже не позволяешь мне все объяснить тебе. Не понимаю, как можно быть таким эгоистом.

— Напрасно. — Голос Роналда был по-прежнему холоден, а взгляд еще холоднее. Он подошел к мягкому креслу возле дубового стола и сел, скрестив длинные ноги и закинув руки за голову. — Я вынужден им быть. И, если говорить откровенно, ты сама мне не хочешь все объяснить толком.

— Тогда предлагаю, — она присела на край столика, сделав вид, что не замечает его вызывающей холодности, — ты станешь работать столько, сколько тебе надо, в своем кабинете, прямо здесь, дома. Ты мне говорил, что это возможно, помнишь? Ты можешь взять постоянных помощников, если не будешь справляться сам. А я займусь своей карьерой. Мы будем разлучаться только тогда, когда тебе обязательно понадобится уехать куда-то по делам.

— Нет. — Это был категорический отказ. — Я не могу запереть себя в этом доме, как в тюрьме. — Он посмотрел на нее насмешливо, даже неприязненно. — Ты не можешь предложить что-нибудь получше?

Мэделин с возмущением взглянула на него. Они жили в этом замечательном доме меньше недели, а он уже называет его тюрьмой. Она вспомнила, как перед свадьбой они вместе с дизайнером увлеченно разбирали каждую мелочь, заботясь, чтобы все было под рукой, когда они вернутся после медового месяца. Ей захотелось расплакаться от обиды.

— Я могу предложить еще хоть сотню вариантов, но ты все равно не станешь слушать, — сказала она подчеркнуто ровно, стараясь не показать, как больно ранили ее слова Роналда. — Марк Винтер задел твое самолюбие, не так ли? Будем говорить откровенно, ведь дело совсем не в моей работе. Ты хочешь, чтобы я ушла от Алана. Ты просто не можешь поверить, что Марк врал.

Все время, пока Мэделин это говорила, она кожей чувствовала холодную отстраненность Роналда. Это еще раз убеждало ее в том, что она права, что иного пути нет, кроме как выяснить все раз и навсегда. Иначе черные подозрения, точно черви, будут грызть его душу. Но его неожиданная ярость потрясла ее.

Роналд вскочил на ноги, сжав побелевшие от злости губы.

— Не хочу я ничему верить просто так, черт побери! Докажи, что Марк врал! — завопил он. — Катись на свою работу хоть завтра и доказывай!

Гневное выражение в глазах Роналда поразило Мэделин до глубины души, его недоверие убивало ее. Она прикусила нижнюю губу, чтобы не заплакать.

— Мне не нужно ничего доказывать. Особенно тебе. — Ее голос предательски дрогнул. Стояло ясное солнечное утро, но в ее душе царила лютая зима. Она стиснула перед собой руки, пытаясь справиться с дрожью. — Клянусь тебе, между Аланом и мной никогда ничего не было. Я его помощница, даже друг, но не любовница.

— Так в чем состояла ваша так называемая дружба? — На этот раз Роналд сумел сдержать себя. Его глаза ничего не выражали, лицо было отчужденным. Он спокойно встретил ее смятенный взгляд. — Объясни мне.

Мэделин съежилась в глубоком кресле, вжалась в него. Она сцепила пальцы на коленях так крепко, что суставы побелели. Разговор о работе с Аланом обязательно вытащит за собой на свет Божий то, что она всеми силами пыталась изгнать из своей памяти вот уже три года. Сознание своей виновности, даже преступности опять станет терзать ее, не давать покоя ни днем, ни ночью.

Он ждал. Каждая секунда молчания укрепляла его подозрения, отдаляла его от нее. Мэделин не могла этого позволить.

— Моя работа всегда для меня очень много значила, — заговорила она, толком не зная, как и с чего начать. — Я всегда много работала. Я училась в вечерней школе и пробивалась, пробивалась, всегда пробивалась. И я добилась своей цели — через год работы в фирме стала личным референтом Алана. У меня появились деньги, но что еще важнее — появилась уверенность в себе. Работа стала для меня жизнью, — честно объясняла она, невольно выдавая свои потаенные мысли. — Спасением от того ада, в который превратился для меня брак с Джереми. А Алан, — она пыталась подыскать слово, которое не пробудило бы ревность Роналда, — понимал меня. По правде сказать, я не знаю, что бы без него делала после смерти Джереми.

Правда может ранить. Она заметила в глазах Роналда боль и почувствовала себя виноватой перед ним.

— Ты очень любила Джереми?

Она озадаченно посмотрела на мужа. Его голос был холоден. Он ничего не понял! Тогда зачем с ним откровенничать?

— Наверное, поначалу любила, — все же призналась она, еще крепче сжимая пальцы. — Он был таким веселым, жизнерадостным. Но дело в том, что он совершенно не годился для семейной жизни. Когда мы встретились, ему было уже двадцать шесть. Но в душе он оставался ребенком.

— Ты никогда не говорила мне об этом, даже не намекала. — Голос Роналда теперь изменился, стал мягким, убаюкивающим.

Он встал перед ней, осторожно взял за руки, расцепив пальцы, вытащил из кресла и осторожно обнял. Мэделин захотелось уткнуться ему в плечо и вволю выплакаться. Она прижалась к нему, словно в поисках защиты. Он не знал еще самого худшего. Но она надеялась, что никогда не узнает.