Инид Джохансон - С тобой навсегда

Управляющий подождал, пока принесли чай, сделал глоток и продолжил:

— Если вам удастся заинтересовать их и быстро продать «Фартингс-Холл», считайте, вам здорово повезло. Хотя бы потому, что это избавит вашего отца от многих рискованных предложений, которые обязательно последуют. Думаю, вам стоит попросить вашего адвоката связаться с «Холмен-групп».

Похоже, он говорит дело, подумала тогда Клодия. Возможно, все не так уж плохо. Вчера позвонил ее адвокат и сказал: утром в «Фартингс-Холл» приедет представитель «Холмен-групп», чтобы обсудить возможность частной сделки.

— Не связывайте себя никакими обязательствами, — неторопливо поучал он. — Их новый исполнительный директор, возможно, захочет показать совету директоров, какой он ловкий парень. Помните, это только предварительная встреча. Юристы вступают в дело после обсуждения вопроса всеми лицами, имеющими соответствующие полномочия. Таков общий порядок заключения всех сделок.

Это устраивало Клодию. И еще больше ее устраивало то, что Дэвид Ингрем, их сосед и друг отца с ранней юности, после ланча пригласил его к себе — сыграть партию в шахматы.

Отец принял предложение, и Клодия вздохнула с облегчением — как трус, получивший отсрочку. Теперь можно разговаривать с представителем «Холмен-групп» без участия отца. Чем дольше он не узнает горькой правды, тем лучше.

Рози тоже не будет — так гораздо спокойнее. Окажись девочка дома, ей непременно захотелось бы побыть со своей мамочкой, хотя она всем сердцем любила Эми. А какой уж тут серьезный разговор в присутствии неугомонного, не замолкающего ни на минуту пятилетнего ребенка?

После смерти папочки и Степпи — так Рози называла Хелен — она постоянно льнула к матери. Не то чтобы Тони или мачеха уделяли девочке много времени, но, когда их не стало, Рози ощутила в своей жизни какую-то пустоту: только что они были здесь, пусть не рядом, но были, и вдруг — исчезли. Хотя, возможно, самым травмирующим моментом была болезнь любимого деда и, как следствие, его потребность в покое и отдыхе. Малышка никак не могла взять в толк, почему он не играет, как прежде, в шумные игры, которые она так любила, или не читает ей часами книги.

Клодия вздохнула и заставила себя вылезти из ванны. Представитель Холмена будет через полчаса. У нее совершенно вылетело из головы, назвал ли адвокат его имя, но четко усвоила, что визитер — наследник умершего Харолда Холмена. Вроде бы сын. Хотя при этом адвокат упомянул, что новоиспеченный исполнительный директор выступает не под семейной фамилией.

Что же ей надеть по этому случаю? Пожалуй, лучше всего подойдет серый льняной костюм с кремовой блузкой. Спокойный деловой стиль.

А вот что делать с головой? Клодия собрала мягкие каштановые волосы на затылке и закрепила их черепаховой заколкой.

Нанося легкий макияж, Клодия невольно обратилась мыслями к тем фотографиям, которые просматривала после трудного визита в банк. В частности, ей вспомнился один из снимков.

До чего же она изменилась с тех пор! Рост, конечно, прежний — пять футов семь дюймов. Но округлость форм исчезла. После рождения дочери вид у нее был цветущий, а теперь — страшно смотреть, кожа да кости.

На старой фотографии радостно взирала на мир девчонка со смеющимися глазами и сияющей открытой улыбкой. Зеркальное отражение, которое Клодия сейчас внимательно изучала, выглядело совсем по-иному. Женщина, отражающаяся в зеркале, была старше, мудрее, с некоторой долей цинизма во взгляде, внешне спокойная, с волевой линией рта. О такую ноги не вытрешь.

Теперь ей двадцать четыре. Всего лишь. Но чувствует она себя гораздо старше. И выглядит тоже. Увы.

Между прочим, Бренту Ситону, когда они впервые встретились, тоже было двадцать четыре.

Есть и еще одно отличие: женщина в зеркале была почти полным банкротом, хохотушка на фотографии — богатой наследницей.

Это и сделало ее приманкой.

Клодия вспомнила с абсолютной, и до сих пор мучительной ясностью, как более шести лет назад впервые ошеломленно осознала эту истину.

Глаза ей открыла Хелен.

Мачеха сидела на краю постели в розовых трусиках и таком же бюстгальтере, полная ярости и все же почему-то вызывающая жалость.

— Ты знаешь, что осмелился сказать этот слизняк, Брент Ситон? — Хелен схватила Клодию за руку и крепко стиснула ее. — Просто поверить не могу! Он сказал — ты только представь! — нечего мне дуться, что он проводит время с тобой. Дуться! Очень остроумно! Как будто меня интересует такое ничтожество, как он! Как будто у меня могут быть какие-то тайные делишки с нищим бродягой, когда я замужем за таким милым, чудесным человеком, как твой отец! Но суть-то в том, дорогая... — Хелен наконец отпустила руку Клодии, потянулась за розовым атласным халатом и завернулась в него. — Этот негодяй заявил, что волочится за тобой только потому, что ты без пяти минут наследница. Да-да, так и сказал! Представляешь? Будто бы ты согласилась выйти за него замуж, и теперь он сможет жить, как мечтал, ведь не захочет же Гай оттолкнуть любимую дочь. Надеюсь, дорогая, ты не позволила ему зайти слишком далеко, не влюбилась в него по-настоящему или что-нибудь такое...

Клодия закрыла глаза, пытаясь унять сердечную боль, нахлынувшую при этом воспоминании.

Тогда ей хотелось закричать, что это неправда, что Брент любит ее, что его не интересует богатство ее отца, пансионат, земля и тому подобная ерунда. Но она никогда не лгала себе. И потому ей сразу вспомнился первый разговор с Брентом. Тогда она не придала кое-чему значения, но теперь...

Через семь часов после знакомства с Брентом Клодия оказалась за оранжереей у старого снятого с колес трейлера, который обитатели «Фартингс-Холла» почему-то называли меж собой «караваном». На ней были очень короткие шорты и лучшая майка. Белый цвет потрясающе оттенял длинные красивые ноги и подчеркивал медово-золотистый загар, который она уже ухитрилась приобрести.

Сердце Клодии бешено стучало, когда она приблизилась к открытой двери «каравана». Ну и что тут такого, строго одернула она себя. У нее, как у хозяйской дочери, есть великолепный предлог прийти сюда.

Клодия слышала, как Брент расхаживает внутри «каравана», тихонько что-то насвистывая, и уже собралась было постучать или позвать его, как он сам появился в дверном проеме — все в тех же коротко обрезанных сильно потертых джинсах, с переброшенным через плечо полотенцем. Вместо рабочих ботинок на нем были теперь поношенные кроссовки.

— Еще раз привет. — И он улыбнулся такой улыбкой...

У Клодии перехватило дыхание. Несколько секунд она стояла в оцепенении, чувствуя, как пылает лицо, и отчаянно надеясь, что Брент припишет это ярким солнечным бликам, отражаемым стеклянной крышей оранжереи.