Алина Кускова - Любовь со всеми удобствами

Катерина собрала все невесть откуда взявшиеся силы и оттолкнула от себя наглеца.

– Да ладно, ладно, – Захар сел на скамейку рядом с крыльцом, – уж и пошутить нельзя.

– Так нельзя, – строго сказала Катерина, садясь рядом с ним. – Да и шутки кончились. Уезжаю я завтра. Потому и говорю, возвращайся к своей Оксане и не бегай по чужим бабам.

– Уезжаешь? – сказал Захар и откинул со лба прядь вьющихся волос. – А чего Оксана? Она меня в любом случае дожидаться станет.

– Не скажи, – хитро заявила ему Катерина, – не зря сюда немцы понаехали. Сейчас на Западе модно русских провинциалок замуж брать. Они работящие и нетребовательные. Гляди, Захар, уведет у тебя какой-нибудь немец твою Оксану, пока ты по другим бегать будешь!

– Да, ладно врать-то, – не поверил тот, но задумался. – А этих немцев, – и он кивнул в сторону бугра, – брательник сейчас проверяет. Что-то нечистое они задумали. Только я тебе по секрету говорю. Я, вообще-то, тебя предупредить зашел, чтобы ты особенно им не доверяла.

– А я, прежде всего, доверяю своему сердцу, – призналась Катерина. – А оно пока молчит.

– Этот-то чего делает? – Захар указал на мансардное окно.

– А чего он должен делать? – растерялась Катерина.

– Я же говорю, – похлопал ее по руке Захар, – он глухонемой. Рядом такая баба!

– Захар, – укоризненно произнесла Катерина, – мы же договорились!

– Не бойся, целоваться больше не полезу. Чего зря душу бередить? Да я бы на его месте… ладно, Катерина, пошел я. Тебя предупредил, а прощаться завтра зайду. Тебе транспорт подогнать?

– Не нужно, – улыбнулась Катерина, довольная тем, что наконец-то нашла общий язык с местным мачо. – За мной приятельница приедет. Она же и владелица этого дома.

– Вероника, что ли? – спросил Захар.

– Вероника, Вероника, – усмехнулась Катерина. – Только помни, что европейцы не дремлют, у них мода на Оксан!

– Разберемся мы с этими европейцами по самое не балуйся! – уходя, пообещал Захар.

Катерина еще раз взглянула на мансардное окно, но никого в нем не увидела. Если до прихода Захара у нее и теплилась какая-то надежда на что-то, то теперь ее можно будет похоронить с тем выражением лица, которое она заметила у Карпатова. Впрочем, надеяться на что-то было глупо. Правильно Захар заметил, что писатель глухонемой. И еще он бесчувственный, холодный, черствый и сухой. Получается описание несвежих хлебобулочных изделий. Точно, Карпатов – настоящий сухарь!

– Ну, ты как? – через забор перевесила свое грузное тело Анюта. – Не жалеешь, что немцу отказала? Молодец, настоящая патриотка! Пусть теперь узнают, что не каждая русская баба готова в их заграницу ехать. У нас, русских баб, своих мужиков хватает!

– Уж это кому как, – не согласилась с ней Катерина.

– Нет, некоторым, безусловно, Германию подавай, – согласилась сразу Анюта и сообщила: – Любка-стриптизерша за своего Фрица замуж собралась. Она сегодня на воротах объявление повесила, что ее дом продается. Ты представляешь?! Катерина, может, возьмешь кредит и купишь ее дом? Все равно в Германию ехать отказываешься.

– К чему? – пожала плечами Катерина. – Все бесполезно.

– Пойдем, хоть посмотрим, – лукавила Анюта, втайне надеясь заполучить себе подругу в деревню.

– Пойдем, – не стала спорить Катерина. В принципе, половичок она может и потом забрать, а холодильник все равно до завтра станет ее дожидаться. Неотложных дел во время отдыха она себе не намечала. Отдыхать так отдыхать.

Дом Любови Карелиной походил на осиное гнездо. Но не в смысле интерьера, он-то как раз был вполне обычным. Осу напоминала сама Люба, жалящая всех налево и направо. Завидев Катерину, она сначала ужалила ее.

– Что, завидуешь счастью моему?! – Любка вильнула стройными бедрами. – То-то. Так и сиди старой девой, до которой никому нет дела.

– У меня, между прочим, – обиделась Катерина, – есть дочь, квартира и любимая работа!

– Знаем, знаем, слышали, слышали. Чего пришла?

– А мы хотим твой дом купить! – прямо с порога заявила Анюта.

– Ага, понятно. Еще одна жертва деревенской любви. Вот, Катерина, гляди, что с тобой будет через десять лет, если ты купишь этот дом. Единственное, кого у тебя не будет, так это придурка Семена. Будешь здесь куковать одна, невостребованная, как просроченная бандероль, и подметать деревенскую околицу цветастой юбкой! От нее даже дочери сбежали родные. Бывает же такое!

– Ничего не сбежали, – угрюмо противилась Анюта, – просто они замуж повыходили за городских.

– Вот! – Карелина подняла указующий перст. – Даже они замуж повыскакивали. Видела бы ты их, Катерина, все рыжие и прыщавые. И ты такой же будешь!

– С какой это стати? – возмутилась Катерина, которая не собиралась красить волосы в рыжий цвет.

– Я тебя не отговариваю, – пожала плечами Карелина. – Дом у меня добротный. Кругом, опять же, сплошной гламур. Я тебе его даже с мебелью продам. Гляди, вот это софа времен Людовика XIII. – И она указала на старый, многое повидавший на своем веку, промятый диванчик.

– К чему ей твое старье?! – критическим взглядом оценила королевскую меблировку Анюта.

– Эх, село, – трагически простонала Карелина. – Это не старье, а антиквариат. Отдам недорого, но сама понимаешь, вполне возможно, что на нем сам король сидел! – Она уселась на диванчик и изобразила короля.

– Со своими многочисленными любовницами, – вздохнула Катерина, заметив на диване сильные помятости.

– Ах, это? – махнула рукой Любовь. – Так это ко мне подруга приезжала Анютиной комплекции. Бери, как раз под ее седалищное место промялось.

– Ты нам лучше кухню покажи, – сказала Анюта, пропуская колкость мимо ушей.

– Ну, конечно, – засмеялась Карелина, – кто куда, а Анюта к еде поближе.

– У меня, между прочим, мужик есть, которого кормить надо. Это у тебя, Любка, вследствие отсутствия мужского пола вся кухня паутиной заросла.

– Ой-ой-ой! – скривилась Любовь. – У меня теперь немецкие гарнитуры будут с конфорками и сенсорным управлением. Ну, хотите смотреть кухню? Так пошли на нее!

В этом, святом для каждой женщины месте Люба немного успокоилась и спрятала свое жало. Во многом оттого, что ей не отвечали колкостями. Она даже раздобрилась и предложила чаю с вареньем. Чайную церемонию Люба провела с немецкой щепетильностью.

– Фриц говорит, – рассказывала она, возясь с заварочным чайником, – что у него в Дрездене, город такой, где известная на весь мир картинная галерея, так вот, у него там двухэтажная квартира улучшенной планировки с окнами, выходящими на эту галерею. Фриц говорит, что днем, когда солнце освещает галерею, из его окон видно Сикристинскую мадонну.

– Сикстинскую, – поправила Любу Катерина.

– Ну, да, я и говорю, ее и видно. Буду днем сидеть в кресле-качалке, – ой, у Фрица такое кресло-качалка! – и любоваться мадоннами. Конечно, там и кавалеры есть на полотнах, только Фриц говорит, их не видно. Но я же могу в музей сходить и там ими полюбоваться.