Барбара Картланд - Влюбленный дьявол

Считается, что изобретение шампанского — дело всей жизни монаха-бенедектинца преподобного Периньона. Действительно, он первым изготовил это игристое вино во Франции. Но, как доказывает Патрик Форбе в своем исследовании «Шампанское», вполне вероятно, что англичане стали делать его на столетие раньше.

Во французской литературе не обнаруживается упоминаний о шампанском до 1700 года, в поэме же Батлина «Hudibras», впервые изданной в 1666 году, говорится о «сверкающем» шампанском:

В пьесе Джорджа Этериджа «Человек и мода», премьера которой состоялась в 1676 году, есть такие строки:

По мнению Патрика Форбе, это английское шампанское XVII века должно было быть крайне примитивным. Но факт остается фактом: основной принцип изготовления шампанского, который преподобный Периньон открыл самостоятельно, в монастыре Отвиль, использовался значительно ранее англичанами.

— Принесли! Принесли!

Лариса вбежала в классную комнату, размахивая письмом: все повернулись к ней.

Стороннему наблюдателю семьи Стантон могло показаться, что он по ошибке попал на чествование Венеры обитателями Олимпа. Леди Стантон в молодости была удивительно хороша собой, однако с годами ее красота начала несколько увядать. Но ее четыре дочери выглядели точно так, как должны выглядеть греческие богини. Покойный сэр Джордж Боугрейв Стантон объяснял совершенство их внешности своим страстным увлечением античной Грецией, которой он занимался всю жизнь. Густыми и пышными волосами девушки были обязаны скандинавским предкам леди Стантон, а классические черты лица и безукоризненное сложение унаследовали от отца.

Благодаря отцовскому увлечению, все его дочери при крещении получили греческие имена. Ларису назвали в честь города, в котором сэр Стантон жил во время своей первой поездки в Грецию. Синтия, Афина и Делия — эти имена он дал девочкам, работая над научным трудом. Единственный сын сэра Боугрейва, теперь унаследовавший титул баронета, был наречен Никусом. Имя смущало мальчика, и как-то само собой, еще в школе, божественный Никус превратился в более земного Ники.

Письмо, принесенное Ларисой, интересовало Ники не менее чем сестер. Девушка протянула конверт матери:

— Вот оно, мама.

В голубых глазах Ларисы угадывалось беспокойство. Мать взяла письмо и не спеша распечатала конверт. Семья, собравшаяся в классной комнате, замерла в ожидании решения судьбы Ларисы и, следовательно, судьбы Ники. Лариса была самой практичной из сестер, хотя и не самой старшей. Она вывела семью из глубокой депрессии, охватившей всех, когда после смерти сэра Боугрейва стало ясно, что им угрожает полная нищета. Деньгами сэр Боугрейв всегда распоряжался сам. Несмотря на то, что он проповедовал бережливость и осмотрительность, никто не воспринимал его речи достаточно серьезно, до тех пор, пока все воочию не убедились, что их положение весьма скверное.

— Понимаешь ли ты, мама, что папа растратил весь свой капитал? — потерянно спросил Ники.

— Я всегда предоставляла решение таких дел ему самому, — оправдываясь, пробормотала леди Стантон.

— Ну, ты же знала, как беспомощен он был в денежных вопросах, — продолжал Ники уже обвиняющим тоном, — да и жил он в своем собственном мире, где представления о финансах были на уровне древних греков!

— Да, я знаю, знаю, — удрученно отвечала леди Стантон, — разговоры о деньгах всегда утомляли твоего отца. Как бы то ни было, но мы всегда находили деньги на жизнь и содержание слуг.

— Только благодаря ежедневному расточению капитала, — резко сказал Ники. — И теперь нет ни гроша. Ты понимаешь? Ни гроша!

Оглушенные известием, они не сразу осознали, что в действительности это означает для них. Всю жизнь они провели в достаточно просторном Редмарли-хаусе в Глостершире — в фамильном гнезде, дававшем приют Стантонам вот уже триста лет. Их прадедушка перестроил дом в середине XVIII века, добавив к нему, в духе архитектуры того времени, портик, украшенный выразительными колоннами ионического ордера. Последние всегда восхищали отца. Дом стоял высоко на холме, окруженный парком, который простирался до самой долины. В ближайшей округе единственным селением была маленькая деревушка, в ней едва насчитывалась дюжина домиков, располагавшихся вокруг старой церкви норманнского стиля.

Однако сестры Стантон не чувствовали себя одинокими. У них были лошади для верховой езды, им было очень хорошо вместе, так что отсутствие компании друзей и соседей, не сильно их огорчало. Все знакомые жили слишком далеко и редко навещали Стантонов, гости бывали у них не более десяти раз за год. Когда Ники вырос, то стал жаловаться на недостаток развлечений. По этой причине ему, как, впрочем, и его сверстникам, Оксфорд казался необыкновенно привлекательным. Тем не менее, он упорно занимался, потому что еще во времена его детства в семье решили, что Ники пойдет по дипломатической линии.

После смерти отца Ники понял, что если ничего не изменится, то Оксфорд придется покинуть, так и не получив степень первого класса, необходимую для избранной профессии.

— Если не станешь дипломатом, то что ты будешь делать? — спросила его Лариса.

— Я не могу быть чернорабочим на ферме, если мы не продадим землю, — с горечью в голосе ответил Ники.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь стал покупать землю в таком захолустье, — сказала леди Стантон. — К тому же Стантоны всегда жили здесь.

— Тогда я буду первым баронетом, который уехал отсюда.

— Мы должны сделать все для того, чтобы Ники смог получить степень в Оксфорде, — решительно заявила Лариса.

Мать недоверчиво посмотрела на дочь.

— Что же мы можем сделать? — спросила Афина, которой было семнадцать, на год меньше, чем Ларисе.

— Вот об этом и нужно подумать.

Многие дни прошли в спорах, прежде чем им удалось достигнуть согласия. Когда доводы сторон становились особенно резкими, Лариса всегда вмешивалась, напоминая:

— Мы обязаны заплатить за образование брата. Наконец они решили, что леди Стантон, Афина и Делия, которой всего пятнадцать, переедут из большого дома в коттедж, расположенный в их владениях. Слуг придется распустить, за исключением старой няни, а дом закрыть. Землю следует отдать внаем местным фермерам. Это принесет какие-то средства, явно недостаточные.