Лиз Филдинг - С мамой нас будет трое

Но когда он поднял голову, то просто коснулся ладонью ее щеки, мгновение с бесконечной нежностью смотрел на нее, а потом обнял за плечи и повел к «рейнджроверу».

И все? Он не заметил? Мужчина не может не заметить разницу между женщиной, с которой у него был серьезный роман, и ее сестрой, как бы они ни были похожи внешне. Потому что во всех других отношениях у нее с Брук нет ни малейшего сходства.

— Фиц? — Когда он повернулся к ней от дверцы, глаза его были лениво полуприкрыты. Но это ее ничуть не успокоило. В Фице не было ничего ленивого, ничего хотя бы в малой степени невосприимчивого. Ей не стоит жаловаться, а надо благодарить судьбу за то, что это сошло ей с рук. И дать себе обещание, что подобной глупости она больше не допустит.

Обещай мне… Ей казалось, она слышит эти слова.

— Что?

Она сглотнула.

— Ничего. Просто… ну, мне надо ехать домой. В Мэйбридж.

— Я скажу, чтобы машину погрузили на транспортер, и сам отвезу тебя домой.

Так просто? Брон почувствовала невероятное облегчение.

— Но это глупо…

— Что ж, вся неделя была такая. — Она подняла на него глаза, не совсем понимая, что он имеет в виду, но его лицо оставалось непроницаемым. Он улыбался, но только одними губами. По глазам ни о чем нельзя было догадаться. — Доверься мне. Я знаю, что делаю. Садись скорее, я проголодался.

Она забралась в «рейнджровер».

— Я умею водить, правда, — сказала она, когда он уселся на свое место рядом с ней. — Прошла тест с первого раза.

— Неужели?

— Да, вот так. — Сестра получила права лишь с третьей попытки. Излишняя самоуверенность, как сказал ее инструктор.

Фиц не ответил на ее негодующее подтверждение — видимо, о чем-то размышлял. Она с тревогой посмотрела на него. О чем он думает? Может, разница между нею и Брук наконец дошла до него?

Они доехали до Старого дома священника меньше чем за десять минут, на протяжении которых никто из них не нарушил молчания. Что ж, может, это и к лучшему. Чем меньше она говорит, тем больше у нее шансов не попасть в серьезную неприятность.

— Ты готовить умеешь? — спросил Фиц, когда остановился перед парадной дверью.

Он жил с Брук — и не знает?

— За один поцелуй ты хочешь, чтобы я приготовила тебе ленч? — уклончиво пошутила она.

— Может, соорудишь что-нибудь простое, вроде парочки омлетов? Мне надо на минуточку заглянуть в мастерскую.

— Омлеты? Ну, не знаю. Это не так уж просто.

— Ладно, тогда не бери в голову. Я сейчас вернусь.

Он опустил сумку с ее вещами на пол, подошел к двери в сад, отпер ее, потом обернулся и сказал:

— Если ты собираешься что-то делать с брюками, то стиральная машина вон за той дверью.

Фиц включил сканер, загрузил программу в компьютер, потом выдвинул ящик стола и выгреб мешанину из бумаг и фотографий. Сверху лежала фотография Брук. Двадцать один год, красивая, жизнерадостная, весь мир у ее ног. С минуту он смотрел на фотографию, потом вложил ее в сканер.

Он должен был понять. С первой же секунды, как только увидел ее. По нахлынувшей на него волне желания, от которой остановилось сердце. К Брук он сначала испытывал вожделение, потом его тронула ее ранимость, потом он просто злился на нее. Но никогда ее не любил. Для этого она была слишком зациклена на себе. Если бы он знал, что у нее есть сестра, то догадался бы обо всем раньше. Но что за игру она ведет, хотел бы он знать.

«Может, помогла бы тетя?» Эти ее слова всплыли у него в памяти. Она же сказала ему. Она хотела сделать так, чтобы Люси получила свой особый день, а потом собиралась вернуться уже в собственном качестве. Если бы он думал головой, а не… Ее изображение появилось перед ним на экране. Изображение Брук. Он выделил частичку под правой бровью и увеличил ее. Никакого шрама. Собственно, и смотреть-то было не обязательно. Его мозг, очевидно, отлучился на обеденный перерыв, но его тело все знало и отреагировало с первого мгновения.

Брон нашла миску, вынула из кухонного шкафа коробку яиц и кусок сыра. Нашла масло и подходящую сковородку. Потом огляделась в поисках фартука. Фартук. Для фартука уже чуточку поздновато. Она посмотрела вниз, на высохшие темные пятна от кофе на чудесных брюках. Наверно, их уже не спасти, но попробовать надо. Но только не в стиральной машине.

Она прошла в хозяйственную комнату, заткнула пробкой раковину и отвернула холодный кран. Потом разулась, сняла брюки, аккуратно сложила их, чтобы не помялись, и опустила в воду. Будь что будет. Она уже не так сильно переживала из-за одежды Брук. Ей более чем хватало других переживаний. Например, из-за Фица.

Кстати о Фице. Он сказал, что задержится ненадолго. Надо скорее надеть джинсы, пока он не вернулся.

Но она опоздала. Должно быть, звук льющейся воды скрыл его возвращение. Брон резко остановилась в дверях, увидев перед собой высокую фигуру. Фиц стоял, прислонившись к кухонному столу и сложив руки на груди, и его вид почему-то испугал ее.

— Брюки, — прокаркала она тупо. — Мокнут. — Не устраивать же девичий визг из-за того, что мужчина увидел ее в одних трусиках.

К счастью, Фиц смотрел только на ее ноги. Ну, они у нее длинные, так что посмотреть есть на что. Длинные, загорелые, покрытые легким, посветлевшим на солнце пушком. Прошла, как ей показалось, целая жизнь, прежде чем он сказал:

— Какие интересные у тебя коленки.

Она стоит полуголая у него на кухне, а он только и нашелся сказать, что у нее интересные коленки? Коленки у нее совсем не интересные. Сплошь покрыты застарелыми шрамами и шишками — ужасными последствиями борьбы за овладение искусством катания на доставшихся ей от Брук роликовых коньках. Она ненавидела свои коленки. Почему он не похвалил, например, ее бедра? Они у нее очень даже ничего. Или ее попку. Ее ягодицы, как и бедра, окрепли за годы беготни вверх и вниз по лестнице. Ее попка определенно заслуживала упоминания… Нет! Надо отвлечь его внимание и придумать, как добраться до сумки и джинсов, не поворачиваясь к нему спиной.

— Коленки? — Она засмеялась. — Ах, коленки… — Ничего не получалось. Как бы между прочим она сказала: — Будь добр, передай мне мою сумку. — С этими словами она медленно отступила в хозяйственную комнату. Он вошел следом, поставил сумку на подставку для сушки. Но вместо того, чтобы повернуться и уйти, подошел к ней еще на шаг. В небольшом пространстве хозяйственной комнаты этого было достаточно, чтобы он оказался так близко, что мог протянуть руку и обнять ее за шею.

Она закрыла глаза и не двигалась. Ей следовало протестовать. Но прикосновение его пальцев к чувствительной коже за ухом заставило ее онеметь.

Еще один шаг приблизил его к ней почти вплотную — достаточно близко, чтобы понять: она не одинока в своем чувстве.