Эйлин Форрест - Самый длинный выходной

— Не хочу.

— Ну построй мне домик из конструктора.

— Не хочу.

Эйлин посмотрела на красное, сердитое лицо дочери и почувствовала непреодолимое желание нашлепать ее, но шлепки надо было приберечь для крайних случаев.

— Хочу домой, — рыдала Гей. — Хочу к бабушке.

— Это невозможно. Мы будем жить в нашем красивом коттедже.

— Ужасный коттедж.

— Мамочка прочтет тебе сказку.

— Не хочу сказку. Хочу к бабушке.

Эйлин закусила губу. Если бы это не выглядело смешным, она бы обвинила Гей в сознательно злом умысле. Но на самом деле ребенок так реагировал на изменение привычного режима. Эйлин смягчилась. «Садись ко мне на колени, и мы поиграем в лошадок, — сказала она. — Давай. Ним — ним-ним — вот так едет леди; трот-трот-трот — вот так едет джентльмен; галлоп-галлоп-галлоп — вот так едет фермер».

— Еще! — завизжала Гей.

После пяти поездок на лошадках стрелки подошли к девяти. Еще четыре часа до ленча.

Эйлин встала и раскрыла входную дверь, чтобы узнать, какая погода. Мрачные серые тучи мчались по небу, вдали темно и грустно маячил холм, ветер сгибал ветви бука и обдавал лицо холодом. Но дождя не было.

— Мы с тобой пойдем гулять и постараемся выяснить насчет машины. — Она надела сапоги и плащ и достала шерстяной спортивный костюм для Гей. Потом вспомнила, что необходимо надеть девочке перчатки, но они куда-то исчезли. Обнаружив пропажу, Эйлин заметила, что у Гей мокрые штаны, Снова надо переодеваться.

— Противная девчонка! — стала ругать ее Эйлин. — Тебе уже почти три года, а ты все писаешься в штанишки. Ты делаешь это нарочно, чтобы насолить мне, дрянь ты этакая.

Но Гей не обращала на ее слова никакого внимания, она стала петь одну из своих дурацких песенок.

Наконец, они собрались и медленно зашагали по тихой сельской улице.

В коттедже, соседнем с магазином, она заметила молодую женщину с бледным лицом, темные волосы которой были повязаны желтым шарфом.

— Здравствуйте, — сказала Эйлин.

— Доброе утро.

— Вы не знаете, когда привезут продукты?

— Мясной отдел открывается в полдень, и сегодня днем привезут хлеб.

— А бакалея?

— Будет закрыта до понедельника.

— Огромное вам спасибо.

Эйлин хотела продолжить беседу, чтобы напроситься на чашечку кофе.

— Я остановилась в коттедже Пирсонов, — сказала она.

— Понятно.

— Вам нравится жить здесь?

— Здесь хорошо, если вы любите деревенскую жизнь, — ответила бледная молодая женщина.

— Сегодня таких немного, — заметила Эйлин, и была вознаграждена короткой улыбкой.

— Это ваша маленькая дочка?

— Да.

— А я свою потеряла.

— Потеряли? — как эхо, повторила за ней Эйлин.

— У меня произошел выкидыш.

— Как ужасно. — Она с ужасом посмотрела на девушку. Она так редко встречала людей, с которыми случалось что-то ужасное. Ее собственный опыт — спокойная беременность, благополучные роды и семейная обстановка — был в этом смысле положительным. Ей хотелось сказать: «А я — незамужняя мама». Может это сделало бы ближе простую деревенскую девушку и городскую приезжую, благополучную с виду мать с дочкой. Но она не решилась на подобную откровенность. Вместо этого она спросила: «А далеко ли отсюда Гордон?»

— Около трех миль, я полагаю.

— Я думаю сходить туда. Мне нужно купить продукты.

— Попробуйте.

Бледная молодая женщина скрылась в доме.

Эйлин разочарованно отвернулась. Но, пожалуй, действительно стоило сходить в Гордон: это поможет скоротать утро, и Гей достаточно устанет, чтобы заснуть после ленча.

— Мы сейчас с тобой сядем в колясочку и прогуляемся по магазинам, и купим что-нибудь вкусненькое к обеду и картофельные чипсы для Гей, и немного шоколада, — импровизировала Эйлин.

Гей следила за тем, как мать раскладывает коляску, и делала из этого свои выводы:

— Гей пойдет ножками, — сказала она.

— Гей поедет, — ответила Эйлин.

— Гей пойдет! — закричала Гей.

— Послушай, дорогая, нам предстоит длинный, долгий путь, гораздо больший, чем ты можешь пройти. А мне нужно успеть туда побыстрее, до дождя. Если будешь хорошей девочкой, сможешь на обратном пути часть дороги пройти пешком.

Эйлин подкатила коляску и стала усаживать девочку, та подгибала ноги и сопротивлялась. Эйлин попыталась усадить ее силой, Гей заплакала. Эйлин шлепнула ее. Гей заплакала еще громче и упала на дорогу. Эйлин пришла в отчаяние. На этот раз шлепок не сработал.

— Ну хорошо же, — с негодованием произнесла она. — Мы не пойдем к Гордону и не будем покупать картофельные чипсы и шоколад. Мы умрем с голоду. Мне наплевать.

Эйлин вернулась домой, дрожа от злости и возмущения. Как она позволяет, чтобы ребенок так выводил ее из себя? Надо быть спокойной и непреклонной, не допускать никаких стычек — ах, какие мудрые, рассудительные советы, но почему-то не получается следовать им.

Ее взгляд упал на старый номер «Обсервера», лежащий на подоконнике, и она пробежала глазами статью об агрессии. «Ребенок в состоянии бешенства никому не угрожает,» — прочитала она. — «Мать понимает эти всплески характера и легко справляется с ними».

«Ха-ха,» — уныло подумала Эйлин.

Она закурила сигарету, чтобы успокоить нервы и снова вышла на улицу. Гей радостно собирала на дороге камушки и накладывала себе полные карманы.

— Пошли, — спокойным и твердым тоном сказала Эйлин.

Гей подошла. Она весело подпрыгивала, держа мать за руку, и спустя некоторое время сказала: «А сейчас Гей поедет».

— Хорошо.

Они отправились в путь. Начал моросить дождь.

Вот так всегда с малыми детьми, — подумала Эйлин. — То они спокойные, ласковые крошки, едят или спят, а то превращаются в капризных, орущих чудовищ. И второй период намного дольше.

С чувством собственной вины она склонилась над Гей.

— Как там мое чудовище?

Если бы не Гей, какая бы у нее была счастливая жизнь. Она могла бы выйти замуж — конечно, не за Джоэля, а за кого-нибудь гораздо мудрее него и добрее. Она могла бы жить в чудесной квартире с аппаратурой и новой мебелью. Она могла бы тратить деньги на одежду и путешествия, она бы могла проводить вечера с друзьями или пойти в кино, и могла бы допоздна нежиться в постели по воскресеньям, наслаждаясь кофе и читая воскресные газеты.

Но какой смысл теперь об этом думать. Слишком поздно. Родилась дочь, и Эйлин должна нести за нее ответственность. Долгие годы думать только о ней — о ее одежде, сне, каникулах, школе — все это должно заполнить ее жизнь. И даже если она уедет из дому, эмигрирует или подпишет бумаги об удочерении (которые ее мать, вздыхая, положила в верхний ящик стола), она все равно уже никогда больше не будет снова свободной.

Может быть, она завидовала девочке? Нет, она не ощущала зависти. Хотя Гей временами вела себя чудовищно, Эйлин никогда не жалела, что ребенок появился на свет. Постепенно она научится вести себя с ней.