Эйлин Форрест - Самый длинный выходной

Через час с небольшим они добрались до Гордона, и Эйлин купила кое-какие крупы, овощи, картофельные чипсы, шоколад и большую бутылку кока-колы. Сумка потяжелела от припасов, и коляску было теперь трудно везти. Эйлин решила поискать кафе, где бы можно было посидеть и выпить кофе, но вокруг не встречалось ничего подобного. Продрогнув, Эйлин решила ускорить шаг.

— Гей холодно.

— Ерунда, — ответила Эйлин, копируя свою мать. Она дала девочке пакет с чипсами, а это означало, что надо снять перчатки. Гей брала чипсы по одному маленькими, посиневшими от холода, пальчиками. Эйлин начала волноваться, потому что и ей самой было холодно. Мокрый плащ беспомощно развевался на ветру, почти не прикрывая ее. Брюки ее тоже промокли, а губы и нос, казалось, потеряли чувствительность.

Эйлин не терпелось поскорее добраться до коттеджа, разжечь камин, выпить горячего кофе и надеть сухую одежду. Она снова надела Гей перчатки и натянула ей шерстяную шапочку пониже на уши.

— Скоро мы будем дома, — добрым голосом сказала она.

Эйлин очень обрадовалась, увидев вдалеке в дождливой дымке склон Блэкхилла. Наконец, они почти дома!

Эйлин отперла дверь, опустила на землю сумку и привела Гей на кухню, тайно надеясь, что огонь еще не весь догорел.

Он был на последнем издыхании, поэтому она бросила в камин еще лучинок, ломая голову над тем, где она достанет дров в таком мокром саду.

Эйлин мечтала поскорее обсушиться, но сначала надо было заняться Гей. Она достала ей из чемодана чистую юбочку, штанишки и носочки и решительно стала переодевать капризничавшего ребенка.

— Хочу сока, — ныла Гей. — Хочу сока.

— Мама тоже хочет кофе. И мы с тобой поедим еще картофельных чипсов.

— Хочу чипсов сейчас.

— Немного подожди. Я не собираюсь простужаться только ради того, чтобы угодить тебе. Преодолевая сопротивление дочки, Эйлин сняла с нее мокрую одежду и вытерла себе и ей голову чистым полотенцем.

— Сока! — повторяла Гей.

— Ну хорошо, хорошо, — уступила Эйлин, наливая Гей апельсинового сока.

Как прекрасно было сидеть у огня, запивая чипсы горячим кофе, после того, как ты продрогла на ветру и промокла. И так приятно смотреть на дочь, такую спокойную и умиротворенную, когда та сидела рядом с ней на стуле. Может быть, радости материнства как раз и состоят в этих оазисах душевного умиротворения среди пустыни неприятностей и тревог?

Теперь ей надо приготовить ленч, потом уложить Гей спать. Когда проснется — поиграть с ней, пойти на ферму за молоком, попить чаю, снова поиграть с дочкой, каким-то образом уложить ее спать и затем, наконец, предаться радостям вечера. Была половина первого — до этого благословенного времени оставалось всего шесть часов. Ну какая же она ужасная мать — считает часы до того, как ее дочь пойдет спать!

Первые месяцы знакомства с Джоэлем запомнились Эйлин как сплошная вереница веселья — столько было радостного возбуждения, смеха и всяческих забав. Это время запомнилось ей как самое прекрасное. Ее подбрасывало вверх, как на качелях восторга, счастье кружило Эйлин голову. Они могли часами болтать о всякой ерунде, и эта ерунда казалась столь же приятной и сладкой, как самые любимые конфеты.

— Давай не будем жениться, — часто повторял Джоэль. — Я ведь недавно уже просил тебя не выходить за меня замуж? Неужели тебе хочется вести жизнь среди закладных…

— Мышеловок и нафталиновых шариков, — добавляла Эйлин.

— Поливальных машин, водоподогревателей и корзин для мусора.

— Счетов и грудных младенцев.

— Прачечных и потерянных библиотечных билетов.

— Подоходного налога и глажки белья.

— Ты знаешь, о чем я думаю, — говорил Джоэль.

— Что, ты опять думаешь?

— Я думаю, что люди должны жить в палатках и автоприцепах, и абсолютно ничего не должно принадлежать им. И тогда, когда хотят, они смогут отправиться в Стамбул, Владивосток или Лос-Анджелес.

— Неужели? — отвечала очарованная Эйлин.

— Когда я окончу мединститут, а ты получишь лицензию преподавателя, мы сможем на несколько лет поехать в Африку. Я хотел бы стать знахарем. Знахарство, возможно, гораздо более эффективно, чем лекарства и хирургия. Затем я стану лечить всех этих глупых богатых женщин с их воображаемыми недугами и зарабатывать миллионы. После этого мы купим замок в Хайлендах с центральным отоплением и чудесным видом на озеро. Из автоприцепа в замок, но без всяких хижин на промежуточном этапе!

Эйлин за все время их знакомства не удалось ничего узнать о его семье. Иногда, в зависимости от настроения, в рассказах Джоэля его отец выступал то цыганским графом, то профессором, открывшим секрет вечной жизни. А его мать представала то старой крестьянкой, общающейся с потусторонним миром, то всемирно известной оперной певицей, вышедшей на пенсию и живущей инкогнито, а то красавицей-шпионкой, нанятой русскими следить за американцами.

— Мы никогда не знаем, не услышим ли мы в полночь стук в дверь, и не представит ли нам ультиматум тайная полиция четырех стран, — выразительно говорил Джоэль.

— У тебя, должно быть, бывают кошмары по ночам?

— Кошмары? У меня бывают такие кошмары, по сравнению с которыми кошмары других людей можно считать приятными снами. Только ты можешь спасти меня.

Иногда Эйлин думала про себя, что он, возможно, стыдится своих родителей — быть может, его отец содержит кондитерский магазин или работает в банке, или делает что-то такое, что Джоэлю кажется невероятно скучным.

Джоэль водил Эйлин на каток, в бассейн и на длинные, длинные прогулки. Иногда он позволял ей навещать его на квартире, но, когда Эйлин предлагала приготовить ужин, он предпочитал обходиться фруктами, сыром и помидорами.

— Пища, — говорил он, — мешает работе мысли. Я приберегу радости гурманства для старческих лет.

Кроме всего прочего, он терпеть не мог приходить к ней домой, делал это лишь под давлением и вел себя там либо довольно вызывающе, либо подчеркнуто равнодушно. Эйлин не знала, какая его манера поведения смущает ее больше — когда он показывает свою непокорную сущность, приводя ее родителей в изумление, или, когда скованно сидит на софе, отпуская дежурные замечания насчет погоды, системы образования и политической ситуации.

— Я являюсь представителем новой жизни, а они боятся действительности, — с вызовом говорил он.

— Ты не прав, — возражала Эйлин.

— Они боятся меня, который представляет новое, — хвастался Джоэль.

— Это изречение построено на логике, — говорила Эйлин, — а я думала, что ты презираешь логику.

— Логика — это прибежище тугодумных людей.

Его посещения делали Эйлин несчастной и раздражали ее. Она хотела, чтобы люди, которых она любила так сильно, понравились друг другу. Но больше всего выводило ее из себя то, что, когда Джоэль не строил из себя идиота, его идеи были в общем сходны с идеями ее родителей. Ему просто нравилось шокировать их. В их обществе он вел себя по-детски и раздражал всех, но вне сомнения, — философски рассуждала Эйлин, — он должен это перерасти.