Джина Грэй - Возвращение домой

Сара скользнула на заднее сиденье и еще раз искоса посмотрела на него.

— До свидания, мистер Фэллон.

Рурк, конечно, мог настоять на своем и проводить в аэропорт, так сказать, навязать ей свою компанию, если бы захотел. Но Сара казалась настолько измученной, что Рурк сомневался, хватит ли ей выдержки вынести его присутствие.

Поэтому, немного поколебавшись, он оперся о крышу машины и склонился к ней.

Ее глаза от столь внезапной близости расширились, она отшатнулась и задрожала. Реакция Сары подействовала на Рурка странно возбуждающе, он ощутил, как кровь мощным жарким потоком устремилась вниз, в чресла.

Губы ее казались очень мягкими, немигающий взгляд полон страха и нежелаемого, возникшего против ее воли возбуждения. Ему внезапно захотелось засунуть голову в машину и поцеловать Сару, но здравый смысл победил.

— Счастливого пути, мисс Андерсон.

Он выпрямился, дал знак Такеру ехать и отступил.

Сара смотрела прямо перед собой, вздернув нежный подбородок, а Такер выруливал на улицу Святого Филиппа.

Рурк смотрел вслед отъезжавшему лимузину, щурясь от ослепительного техасского солнца.

«Интересно, придется ли ей воспользоваться билетом», — подумал он.

Если да, то многие старательно разработанные планы, вылетят в трубу… Включая его собственные.

И совершенно ясно: приемные дети Эвелин и другие члены семейства Джо Кэтчема, мягко выражаясь, не обрадуются.

Сутки назад Рурк тоже не радовался, но сейчас… Сейчас он не был так уверен в своих чувствах. Так или иначе, мисс Сара Андерсон внезапно ворвалась в его жизнь.

Прибыв в Лос-Анджелес, Сара на такси доехала до дома, пересела в свою машину и направилась в лечебницу, к матери. Она даже не поинтересовалась почтой или сообщениями, оставленными на автоответчике. Сможет ли мать сегодня говорить с ней, неизвестно. Бывали дни, когда не могла. И со временем такие дни выдавались все чаще.

Но не важно. Надо попытаться. За три часа в шикарном салоне самолета компании «Эв косметикс» она созрела. Все правда, уверял ее собственный разум. У Эвелин Кэтчем неопровержимые доказательства. Да и зачем ей лгать? Чего ради? Такая умная, преуспевающая особа, как Эвелин Кэтчем, не станет отдавать целое состояние незнакомому человеку без всякой причины.

И все-таки где-то в глубине, на донышке души, Сара цеплялась за мысль: а вдруг миссис Кэтчем ошибается? И прежде чем принять ее предложение, она должна послушать Джулию Андерсон.

Войдя в лечебницу, Сара увидела Хелен Ван Ньес, старшую медсестру отделения, в котором находилась мать. Женщина средних лет ослепительно улыбнулась Саре.

— О, мисс Андерсон, мы вас сегодня не ожидали. Мистер Нили приезжал сегодня утром и привез счет.

— Хорошо, — улыбнулась Сара.

Она знала, на Брайена можно положиться. Главное, чтобы кто-то другой принимал решения, а он готов выполнить все указания в точности. Просто парень не в силах брать на себя ответственность.

— Ну как сегодня моя мама?

Медсестра засияла:

— О, у Джулии сегодня особенный день — с самого утра в ясном сознании, как только проснулась. Она вам обрадуется.

— Хорошие новости.

Медсестра Ван Ньес сама не понимала, как обрадовала Сару, ведь никогда не знаешь, чего ждать от Джулии. Она впадала в реальность и выпадала из нее в мгновение ока. Иногда казалось, мать целиком погружалась в прошлое, верила, что вернулась домой, в штат Айова, на маленькую ферму родителей. А иногда — снова к мужу, в домик-развалюху в Лос-Анджелесе, и тогда Джулия становилась угрюмой, нервной, глаза тревожно бегали.

Но большей частью мать Сары сидела с отсутствующим видом, без движения, ее мысли где-то блуждали, она часами вглядывалась в отдаленный мир, где ничто не могло ее тревожить и никто не мог ее достать.

Сара втянула носом воздух, быстро шагая по коридору. Эта лечебница всякий раз производила впечатление — элегантная старинная мебель, стены в светло-розовой и светло-голубой гамме, красивые восточные ковры на мраморных и деревянных полах, на стенах картины, написанные маслом. Окна задрапированы шелком и кружевами, обеденные столы покрыты крахмальными льняными скатертями. Повсюду вазы с цветами. Все сделано для того, чтобы придать заведению облик богатого частного дома, но запах выдавал истинную суть — неистребимые «ароматы» дезинфекции и спирта, характерные для больниц или лечебниц, лезли в нос.

Остановившись перед комнатой матери, Сара молча помолилась, потом вошла.

Джулия сидела у окна с открытой книгой на коленях.

— Привет, мама.

— Сара! О дорогая, какой сюрприз! — Глаза Джулии засветились, а натруженные руки потянулись к Саре. Она взяла их в свои и опустилась на колени перед креслом.

— Ну как ты сегодня? — Взволнованным изучающим взглядом она всматривалась в лицо матери.

Джулия улыбнулась:

— Прекрасно, дорогая моя. Правда, хорошо.

Ее взгляд подтвердил эти слова. В моменты просветления мать осознавала свою болезнь, и сердце Сары сжималось. Ей казалось, было бы милосерднее, если бы мать не подозревала, что ее разум слабеет.

Прочитав печаль в глазах дочери, Джулия улыбнулась как можно увереннее и сжала ее руки.

— Ну а ты что здесь делаешь? Я не ожидала тебя увидеть. Ко мне приходил Брайен и сказал, что ты уехала по какому-то таинственному делу.

— Да. Я уезжала. В общем-то… об этом я и хотела с тобой поговорить.

— Да?

Сара взглянула на руки матери. Она гладила их, узловатые, усеянные коричневыми возрастными пятнами, отмечая про себя потрясающую разницу между грубой кожей Джулии и изнеженной кожей Эвелин Кэтчем.

— Мама, ты знаешь… — Сара сжала губы не в силах прямо задать вопрос. — Ты можешь… снова рассказать о вечере, когда я родилась?

Джулия засмеялась:

— Боже мой, детка, тебе никогда не надоест слушать про это?

Она высвободила одну руку и отвела шелковую прядь с лица Сары. Ее собственное лицо потеплело от обожающей улыбки.

— Ты родилась в день Святого Валентина. И обычно я называла тебя моей маленькой Валентиной. Помнишь?

Сара кивнула. А отец называл ее совсем другими именами, вспомнила она.

— Ты была самым красивым ребенком. Ну просто ангелочком. Когда мне дали подержать тебя, я думала, мое сердце разорвется от любви. Ты с самого первого часа была хорошей девочкой и лучше всех вела себя. Все медсестры так и говорили, я гордилась тобой. И сейчас горжусь.

Эту историю Сара слышала сто раз, но только сейчас обратила внимание: мать не упоминала ни о каких деталях или смешных эпизодах, связанных с тем, как она ехала в больницу, или с самими родами, — ничего такого, о чем обычно рассказывают женщины.

— А это очень больно?

— Больно?