Джина Грэй - Возвращение домой

Войдя следом за Эвелин в прихожую, Рурк толкнул плечом дверь, и она закрылась. Он приподнял за ручку чемодан и спросил:

— В спальню?

— Нет, поставь где-нибудь. Завтра утром придет миссис Честер и сама разберется.

Она повернулась и направилась по коридору.

— Пойдем со мной в кабинет. Надо поработать.

— Сейчас? Уже поздно, может, тебе лучше отдохнуть?

— Нет. Скоро у меня будет предостаточно времени для этого. Больше, чем можно себе представить. А сейчас надо кое-что обсудить.

Рурк посмотрел ей вслед. Пока они ехали от больницы до дома, она не произнесла ни слова. Он даже подумал, что Эвелин неважно себя чувствует. Но, конечно, мог бы догадаться, что ее голова занята совсем другим.

Для Эвелин важнее «Эв косметикс» не было ничего в жизни. Ну, может, за исключением Джо Кэтчема — правда, Рурк не уверен. Да, она обожала мужа, любила приемных детей, но настоящим ребенком Эвелин была компания. Многие годы она отдавала кровь, пот, слезы, чтобы сделать свою фирму такой, как сейчас. Это ее создание, ее дитя, которого у нее никогда не было, и, как все матери, она готова была драться за нее.

Качая головой, Рурк пошел следом за Эвелин. «Мадам, вы, черт побери, потрясающая женщина».

Эвелин наливала виски, когда он входил в кабинет через несколько минут после нее. Подав ему напиток и кивнув в знак того, что принимает его благодарность, она налила себе обычную содовую с ломтиком лимона. Потягивая виски, Рурк принялся ходить по комнате.

Эту квартиру он всегда воспринимал как истинное жилище Эвелин. В общем-то у нее есть дом на ранчо Кэтчемов милях в пятидесяти к западу от Хьюстона, который благодаря заботам Джо теперь принадлежал ей одной. Но на большом доме, выстроенном в 1860 году, каждая из жен Кэтчемов оставляла свой отпечаток.

Все двадцать пять лет брака с Джо Эвелин жила с ним там, ни на что не жалуясь, каждый день мотаясь между штаб-квартирой скотоводческой компании Кэтчема и офисом «Эв косметикс» в Хьюстоне на машине с водителем или на вертолете.

А эту квартиру Эвелин купила два года назад, вскоре после смерти Джо. В ней удобно оставаться, говорила она, особенно когда приходится допоздна задерживаться на работе, но Рурк догадался, что ей просто захотелось иметь свой собственный угол, где все устроено по ее вкусу.

А может, ей хотелось иногда убежать от домашних, ведь все семейство Кэтчемов жило на ранчо, не важно, чье имя стояло в документах, брата Джо — Уилла или его сына Чэда, племянника Пола или жены Пола — Моники.

Все комнаты в квартире отражают характер Эвелин, подумал Рурк, но больше всего — кабинет. Бледно-голубые обои с шелкографическим рисунком над ореховыми панелями, книжные шкафы от пола до потолка, полированные дубовые полы, камин — все солидно и красиво. Элегантная мебель XVIII века с патиной, свидетельствующей о многих годах старательного ухода за ней. Легкая кремовая в цветочек набивная ткань занавесок, восточный ковер, очень тонкий, высокого качества хрусталь и фарфор, множество живых растений и картина в романтическом духе над каминной полкой — все свидетельствует о том, что здесь живет женщина. Главное ощущение, остающееся от апартаментов Эвелин, — утонченность, изящество, под которыми кроется сила ее натуры.

Рурку всегда нравилось это место, оно успокаивало и позволяло расслабиться.

Погруженная в свои мысли, Эвелин отвернулась от шкафа, служившего баром, обошла стол и села перед камином в кресло времен королевы Анны. Рурк устроился на диване, спокойная тишина воцарилась в комнате, нарушаемая лишь тиканьем каминных часов и звяканьем кубиков льда о стенки бокала.

Эвелин отпила глоток содовой, закинула ногу на ногу, потом подняла глаза на Рурка:

— Как продвигается строительство курортов?

— Продвигается, хотя были проблемы с субподрядчиками в Калифорнии, но «Западный рай» в графике. Стройку во Флориде краем задел ураган «Грэди». Особых разрушений нет, но «Восточный рай» немного отстает по срокам.

— Есть возможность ускорить дела? Я бы хотела, чтобы оба проекта как следует продвинулись, прежде чем о моей болезни станет известно.

— Не думаю. Во всяком случае, без ущерба качеству вряд ли возможно. Но этого ты не захочешь.

— Конечно, нет. Не захочу. Курорты должны стать не просто первоклассными — роскошными. Качество превыше всего.

— Тогда ответ один — нет. Быстрее нельзя.

Эвелин вытянула губы трубочкой. Ногтем, покрытым оранжевым лаком, неспешно постукивала по стенке бокала.

— А как ты думаешь, долго ли удастся скрывать мое состояние?

— Пока я не вижу никаких проблем. Мы можем сказать — и это правдоподобно, — что ты проходишь профилактический курс. А когда встанет вопрос о госпитализации — тогда… Если до этого дойдет, возможно, я сумею удержать в тайне недели две от твоей семьи, а от внешнего мира, может, и месяц.

Глаза Эвелин расширились.

— Правда? Это здорово. Гораздо больше, чем я думала. Но как тебе удастся?

Рурк пристально посмотрел на нее, потом решительным и твердым голосом ответил:

— Не беспокойся. Я сумею.

— Да, — пробормотала Эвелин, изучающе глядя на него, — я уверена. Ты справишься.

В комнате снова повисла тишина. Немного погодя Рурк спросил:

— Ты… не собираешься рассказать семье?

— Пока нет. До тех пор, пока не проверну то, что хочу.

— И даже приемным детям?

— Особенно приемным детям, — в глазах блеснули веселые искорки. — К примеру, сказать Мэделин — это все равно что объявить на весь белый свет. Ее первой мыслью будет, как извлечь собственную выгоду. Она может собрать пресс-конференцию, превратить все в личную драму, я даже вижу заголовки в газетах. — Подняв руку, она очертила в воздухе рамки газетной полосы. — «Убитая горем кинозвезда Мэделин Кэтчем летит, чтобы сидеть у постели своей умирающей мачехи» . — Эвелин скорчила гримасу.

— Пожалуй, так оно и будет, — засмеялся Рурк и поднял бокал, будто чокаясь в воздухе.

Эвелин любила приемных детей, но никогда не закрывала глаза на их недостатки.

Поднявшись, она вернулась к бару и поставила пустой бокал. Оттуда прошла к французским дверям. Постояла, скрестив руки на груди, глядя на маленькую террасу с садиком, на огни города, не очень яркие, размытые дождем. Рурк наблюдал за ней и ждал.

— Больше я не могу откладывать, — наконец произнесла она тихим, но твердым голосом. — Вариантов нет, я должна найти преемника.

— Да, — тихо согласился Рурк.

Разум уверял — хорошо, что она решилась, но душа затрепетала: наконец Эвелин сказала об этом прямо. С первой секунды, как только она призналась в своей болезни, этот молчаливый вопрос повис в воздухе, словно невидимая электрическая дуга.