Вероник Олми - Первая любовь

— Ты всегда был таким, каким тебя хотели видеть. Замечательным сыном. Всеобщим любимцем. Богатым и красивым мужем. Превосходным инженером. Сколько времени ты так жил, Дарио? Может, тебе надоело им всем соответствовать? Может, тебе больше нечего сказать? Может, тебе нечего было сказать и раньше? Смешно в пятьдесят лет писать обо мне. Что это? Ностальгия стареющего мужчины? А если честно? Ты решил все бросить, чтобы ношу подхватила прекрасная Джульетта? Ты мог бы ее обмануть более обычным способом, скажу тебе честно, к чему столько романтической патетики?.. А может, ты ее и обманывал, кто знает. С менее красивыми и менее требовательными женщинами, с которыми можно расслабиться, которые примут тебя будничным, усталым, неудачливым. А Джульетта… Если ты упал, совершила падение и она. В этом драма великой любви и буржуазного семейства, драма безупречных супружеских пар. Но невозможно выигрывать везде и повсюду, рано или поздно приходится платить за счастье.

Дарио прислонился спиной к стене, на него посыпалась побелка. Он сунул руки в карманы, стоял и слушал меня.

— А теперь, — продолжала я, — ты разыгрываешь заболевшего великого инженера, смертельно раненного человека, женщины припадают к твоему изголовью, склоняются над твоими ранами, тебя теряют, тебя находят. Они думают, нужно ли запирать калитку, прятать ключи, вызывать полицию. Твою жену канонизируют при жизни — что может быть прекраснее! Ваше несчастье тоже уникально, болезнь не такая, как у тех, кто проходит обследования и глотает таблетки, у вас она., уж во всяком случае, более художественная!

Он слушал меня внимательно, смотрел, наклонив голову, точно так же, как на площади Прешёр тридцать лет тому назад, когда ждал меня и я шла ему навстречу, чувствуя себя счастливой оттого, что стала живой. Я продолжала говорить:

— Знаешь, кого я только не повидала, пока добралась сюда! Ехала одна на машине из Парижа и встречала по пути самых обыкновенных людей, людей, в самом деле находящихся на дне жизни — нищих, сумасшедших, больных, женщин, живущих в фургонах без колес, красильщиков на автостраде, выдающих себя за волшебников, я встретилась со своей дочерью и со своей сестрой, старенькой своей сестричкой. Ты помнишь Кристину? "Я умоляю-ю?" Я встречалась с людьми, которые не живут на горе над морем, которые стоят обеими ногами в грязи и не нуждаются в тайнах. Ты понимаешь меня, Дарио?

Легким движением плеча Дарио отстранился от стены, вынул руки из карманов. Он не улыбался, приближаясь ко мне, он был бесконечно серьезен, и казалось, из глаз его смотрит вся жизнь, и достаточно секунды, чтобы она перелилась через край.

Двумя руками он обхватил мое лицо и прижался губами к моим губам. Его лицо, близкое-близкое, поплыло у меня перед глазами, и он был близок мне, там, в самой глубине, в тайная тайных. Тот же запах, знакомый, успокаивающий, то же головокружение, что и тридцать лет назад, время качнулось, и мы вздохнули одним вздохом — немыслимое, невероятное мгновение. Могла ли я ждать его? Смела ли на него надеяться? В самом ли деле он хотел поцеловать меня, как целовал раньше? Или внезапно в плавающем сознании очнулся инстинкт? Шел ли он ко мне навстречу? Или снова совершил то, что от него ждали? Я-то целовала его. Целовала утраченное время, которое никак не хотело уходить, целовала молодость, которая прошла, близкую тьму, свою первую любовь, целовала в последний раз.

Мы остались на пороге юности, ощутив высшую близость поцелуя трепещущими губами, ласковыми языками, и этим поцелуем, таким долгим, всегда не похожим на другие, бесстыдным и щедрым, мы сказали друг другу в заброшенной часовне, что жизнь, по крайней мере однажды, имела смысл и вкус. Жизнь по крайней мере однажды была святыней.

Я решила уехать тем же вечером. После часовни нужно было возвращаться, Джульетта ждала Дарио в машине, как тридцать лет назад ждала его мать в день прощания в сосняке. И если я получила разрешение провести с ним час, то на большее я права не имела и прекрасно это знала. Только если эта женщина сумасшедшая или извращенка, она позволит мне провести еще одну ночь у себя под крышей.

Джульетта ждала нас, прислонившись спиной к машине и разговаривая по телефону, и как только нас увидела, отключила телефон и посмотрела с молчаливым изумлением. Я улыбнулась ей с ничего не скрывающим простодушием, прежде чем вернуть навсегда человека, которого она любила. Она открыла ему дверцу машины, но он не захотел садиться и пошел тропинкой, которая спускалась к дороге.

— Пусть поступает, как хочет, — сказала мне Джульетта, — мы заберем его внизу. Садитесь.

Я села на этот раз впереди, рядом с ней. Ее мучил вопрос, который она никогда не задаст и который будет ее мучить всегда. Машина обогнала Дарио и остановилась, поджидая его.

— Я уезжаю сегодня, — сообщила я.

— Вы собирались завтра.

— Я передумала.

— Вы же согласились поговорить с инженерами в порту.

— Говорить нужно вам, вы его жена.

— Они очень суровые люди. И меня не любят. Я боюсь идти к ним одна.

— Не поняла.

— Я боюсь всех, кто будет со мной говорить о нем. Боюсь, что они скажут что-то плохое. Ужасно, что я в них нуждаюсь! Почему мы так нуждаемся в других людях? Почему вы не захотели, чтобы приехал ваш муж?

— Вы подслушивали под дверью?

— С тех пор как Дарио заболел, я подслушиваю под дверьми, роюсь в его бумагах, ставлю свечи святой Маргарите. Почему вы не захотели, чтобы он приехал?

— Теперь вам это понадобилось? Чтобы приехал мой муж?

— Он будет здесь вечером.

И прежде, чем я успела хоть слово сказать, Джульетта вышла из машины, встречая Дарио, который как раз до нас добрался. Она ласково его поцеловала, поправила ему справа воротничок, стряхнула с рубашки белую пыль и паутину. Она возвращала себе свои права. Он стоял с отрешенным, немного рассеянным видом.

— Эмилия задержится у нас немного дольше, чем собиралась, — сообщила Джульетта Дарио, пока он усаживался сзади. Потом обернулась ко мне:

— Марк прилетит рейсом в двадцать пятьдесят сегодня вечером, будет жаль, если вы не встретитесь. — И совсем тихо добавила: — Я высажу дома Дарио, и мы с вами поедем в порт.

Я должна была бы возненавидеть Джульетту. Но Дарио положил ей руку на голову и не снимал ее, пока она вела машину, и оба они показались мне сумасшедшими. И потрясающе красивыми.

Мы приехали во "Флориду", и они закрыли за собой дверь маленькой гостиной. Я воспользовалась свободной минуткой и позвонила Марку, у него были пассажиры, и он не мог поговорить со мной как следует. Я услышала "Жизнь в розовом цвете" и спросила, не американцев ли он везет. Нет, это были японцы, фанаты Марион Котийяр, — странно все-таки устроен мир.