Кейтлин Крюс - Вожделенная награда

— Да, — сказала она, когда он вошел глубоко в нее, заставив вздохнуть от этого совершенного движения.

— Что «да»? — поддразнил он, начиная двигаться, медленно входя и выходя из нее, вызывая сладкую дрожь.

— Ты негодяй, — выдохнула она.

— Я всего лишь настойчивый! — прорычал он, прикусывая кожу у нее на шее. — И очень, очень сосредоточенный.

Она смогла только обхватить его ногами и сжать коленями его бедра, когда волна невероятного наслаждения прокатилась по ее телу, путая мысли. Его глаза были темными, с золотыми вкраплениями, но в них ей почудилось напряжение. Он отвел взгляд и поцеловал ее. Если бы на его месте был кто-то другой, она назвала бы поцелуй отчаянным. Он начал входить в нее, подхватив ее под ягодицы.

— Да, — сказала она, потому что сейчас не могла вспомнить, почему отвергла его. Ей хотелось только убрать эту темноту из его глаз. — Я выйду, за тебя.

— Тристанна, мы должны пожениться как можно скорее, — сказал Никос следующим вечером.

Тристанна, наслаждавшаяся местной едой и тающим вечерним светом, вздрогнула. Солнце только что село, а Никос только вернулся из очередной поездки в Афины. Время от времени Тристанна ловила себя на том, что события прошлой ночи кажутся ей ненастоящими, как будто ей все приснилось. Его слова заставили ее задрожать в предвкушении.

— Почему? — спросила она. — Куда нам спешить?

— Тебе не терпится устроить еще одну битву, Тристанна? — спросил он в ответ и улыбнулся; сегодня его улыбка была жесткой. — Ты сначала расскажешь мне, чему ты позволишь случиться, а чему не быть никогда, только чтобы потом уступить всем моим желаниям? Как обычно?

Ей хотелось бы, чтобы его голос был помягче, чтобы в нем не было столько подуровней, подтекстов, которых она не понимала. У нее появилось ощущение, что ее щелкнули по носу, чтобы напомнить, где ее место, но она сказала себе, что их отношения изменились. Она открылась ему, а он хотел жениться на ней. Во всяком случае, она часто повторяла это про себя, как мантру.

— Почему ты хочешь поторопиться? — спокойно спросила она, как будто не заметив ни стали в голосе, ни яда в улыбке.

Он посмотрел ей в глаза, потом его взгляд опустился на ее губы, потом на грудь, обтянутую легкой блузкой. Она приказала себе не реагировать, не ерзать на стуле, но ее тело слушалось только Никоса, полностью игнорируя ее приказы.

— Мне обязательно отвечать? — Его голос был низок. — Сама не можешь сказать?

— Я не верю в развод, — тихо ответила она, поймав его взгляд. Она не знала, почему ей было трудно говорить такие вещи. Сердце вдруг беспомощно затрепыхалось в груди. — Я понимаю, что могу показаться старомодной, но я никогда не понимала, зачем вообще жениться, если и тогда остаются пути к отступлению.

— Уверяю тебя, развод существует. — Он покачал головой и положил в рот оливку. — Мой дед был женат трижды.

— Особенно если есть дети, — продолжила она, не обращая внимания на его слова, и пожала плечами. — Я видела слишком много детей — жертв отвратительных склок их родителей. Я не смогу поступить так со своими детьми.

Выражение его лица так изменилось, что она испуганно охнула.

— Если у нас будут дети, — тихо и яростно сказал он, — они получат мое имя и будут жить под моей защитой. Всегда.

Он надолго замолчал, глядя на море. Что-то в его чужом лице заставило ее сердце сжаться от боли, от жалости к нему, к этому брошенному ребенку. Впрочем, она не решилась выразить свои чувства, боясь, что он увидит слишком много, увидит то, чего не должно быть: ее беспричинное сопереживание, сочувствие, любовь, которая пугала ее саму своей бескрайностью и уверенностью. Она была немного обижена тем, что он все еще оставался загадкой для нее, таким же далеким, как звезды, все ярче сияющие в темнеющем небе над ними.

Она спрашивала себя: действительно ли это любовь или она снова обманывает себя каким-то новым способом? Когда-то она думала, что сможет обвести этого человека вокруг пальца, использовать его для достижения своих целей. Эта уверенность оказалась смехотворной. Теперь она любила его и считала, что их брак сможет держаться на одной этой любви и всепоглощающем физическом влечении. Может быть, это тоже был самообман? Может быть, она снова оказалась не умнее морских волн, думающих, что они останутся целы, бросая себя на камни? Действительно ли ей хотелось знать ответ?

— Мы поженимся через две недели, — сказал он наконец, поворачиваясь к ней. Его лицо было мрачно. — Здесь. Если ты согласна.

— Ты спрашиваешь моего мнения? — сухо спросила она, как будто все было в порядке вещей, как будто он не стал внезапно, за секунду таким жестким, таким недоступным. — Это ново.

— Если у тебя есть какие-то другие предпочтения, только скажи. — Он приподнял брови. — Я уже уведомил местную газету. Объявление появится в завтрашнем выпуске. Все остальное поддается корректировке.

— Две недели, — повторила она.

Ей хотелось заглянуть под маску, прилипшую сегодня к его лицу. Интуиция посылала тревожные сигналы, но она не слушала их. Это все нервы, подумала она, и он тоже нервничает, наверно. Вполне естественно нервничать, готовясь выйти замуж за такого мужчину. Он раздавит ее, стоит ей выказать малейший признак слабости. Он уже сейчас давил на нее. И все-таки какая-то часть ее была приятно взбудоражена этим вызовом, которым был весь Никос, включая эту угрюмую его версию. Как это характеризовало ее?

— Две недели, — сказал он, словно припечатывая заключенный договор, и откинулся на спинку стула, доставая из кармана мобильник. — Может быть, тебе стоит слетать в Афины и присмотреть себе платье?

— Может, и стоит, — согласилась она, подцепив кусочек острого сыра и чувствуя, как начинает гореть язык.

Каким бы острым он ни был, она все равно ела его. Это наводило на определенные выводы и аналогии. Может быть, подумала она со смесью юмора и отчаяния, в этом была вся она.

Только много позже она осознала, что он не сказал ей, почему так торопится со свадьбой, искусно уйдя от ответа.

После этого события полетели с такой скоростью, что у Тристанны кружилась голова. Скоро они поженятся, говорила она себе, и у них будет целая жизнь, чтобы разобраться с тем, что скрывалось за его внезапным отчуждением. Она убедила себя, что это была минутная хандра; во всяком случае, размышления о том, что чувствовал или не чувствовал Никос, отвлекали ее от вещей, которые ей совсем не хотелось обдумывать.

Он постоянно был занят, казалось, вообще не отнимал мобильника от уха, жестко выговаривая кому-то по-гречески. Он снисходил до общения с ней, только чтобы проверить, по плану ли идет подготовка к свадьбе. Она купила себе простенькое платье в одном из афинских бутиков, встретилась с женщиной, которая восторженно уверяла, что предоставит невесте Никоса самые красивые цветы. Она связалась со своей семьей; не трудно догадаться, что Вивьен была вне себе от радости, которая, впрочем, не смогла скрыть дрожь в ее голосе.