Франсуаза Бурден - Нежность Аксель

«Если я протяну ему руку, пусть это будет обдуманным решением, а не результатом того, что я сдрейфила! Я подумаю об этом, когда без чьей бы то ни было помощи найду новых владельцев, когда выиграю несколько соревнований. В тот момент, когда Дуг будет расположен присоединиться ко мне и вложить средства…»

Она смотрела на улицу, не видя ее, однако в конце концов заметила на лобовом стекле квитанцию на уплату штрафа. Она включила дворники и подождала, пока бумажка не вспорхнет, словно мотылек, и не упадет в придорожную канаву. Еще какие-то сложности в этот вечер перенести уже невозможно, чаша и так полна до краев!

Она нащупала мобильный на дне сумки. Ее ожидали два сообщения от Ксавье, нежные и встревоженные. Он беспокоился о ней, предположив, что посещение нотариуса — наверняка трудный момент. Не останавливаясь, она набрала: «Утомленная путешественница нуждается в парижском передыхе». Ответ пришел через минуту, именно такой, на какой она и рассчитывала.

Спасаясь от ливня, который затопил весь двор, Констан укрылся в доме. Вторая партия лошадей только что отправилась на дорожку, и он располагал часом времени, чтобы позавтракать чем-то более существенным, чем чашка кофе на рассвете.

— Вы оставляете мокрые следы! — возмутилась госпожа Маршан, когда он вошел в кухню.

Констан послушно снял резиновые сапоги и в одних носках уселся на высокий табурет, чтобы дать возможность Габи пройтись половой тряпкой.

— Беспорядок как был, так и есть, — пробурчала она.

— Делаем все, что можно. Но у Аксель столько работы…

Славная женщина бросила на него взгляд и покачала головой.

— Это правда, — согласилась она. — Но чтобы повесить куртку, нужно не больше времени, чем чтобы бросить ее где попало. Во времена месье Монтгомери вы еще время от времени пылесосили, по крайней мере когда он объявлял о своем приезде из Англии!

Констан едва заметно улыбнулся. Для госпожи Маршан он никогда не станет «месье Монтгомери»: так во все времена будут именовать только Бенедикта, и никого другого. Тем не менее она на какое-то время отставила веник и подошла, чтобы налить ему кофе и приготовить бутерброды.

— Я начала освобождать шкафы, — объявила она.

Аксель поручила ей разобрать одежду Бена: что-то выбросить, что-то раздать.

— А галстуки вашего отца нужно сохранить, они великолепны и могут вам понадобиться… И еще. Что вы собираетесь делать с его комнатой? Не стоит превращать ее в святилище! На вашем месте я бы убрала все, что напоминает о его давней травме: массивные поручни в ванной, перекладину над кроватью, предметы, без которых он не мог обойтись…

Разволновавшись, госпожа Маршан вытащила из кармана фартука носовой платок и вытерла глаза. Констан не думал по поводу комнаты и полагал, что уже в самой этой мысли было нечто кощунственное. Стереть все следы существования Бена казалось ему святотатством, однако в чем-то Габи была права. И в самом деле, почему бы ему не обосноваться в комнате отца? С первого этажа будет удобнее приглядывать за двором и особенно — запускать Пача через балконную дверь зимой. Спать с псом, лежащим в ногах кровати, казалось ему несказанным счастьем.

— Скажите мне, — вновь заговорила госпожа Маршан, — это вы унаследовали, да? Дом, мебель и все заботы!

Прежде чем ответить, он испуганно взглянул на нее.

— Все не так просто… И в любом случае я предоставлю Аксель заниматься этим, я полагаюсь на нее.

Эта мысль успокаивала его. Аксель всегда принимала верные решения. Он доверяет ей и, со своей стороны, будет приглядывать за ней, как и раньше.

— Знаете, а вы славный малый, — сказала госпожа Маршан странным голосом.

Она, похоже, была потрясена, и Констан снова ей улыбнулся. Ему очень понравилось выражение «славный малый», которое в его понимании означало «любезный и отважный». Куда лучше, чем «Ты совсем свихнулся, если лезешь туда!», брошенное Дугласом в пивной возле Сен- Лазара, где они ужинали, выйдя от нотариуса. Но потом они чудесно поговорили. Дут не был злым и сожалел о сделанном. Как сожалел и о том, что теперь это известно Аксель. Он сожалел о Франции, о времени, потраченном на обиды и глупости, о ссоре с Беном, которая едва начала сглаживаться, об их примирении, прерванном этой одуревшей кобылой. Он непроизвольно произнес «Эта одуревшая кобыла..», подражая голосу деда, но без иронии, с нежностью. И еще он волновался, простит ли его когда-нибудь сестра и приедет ли к нему в знак примирения. Констан не отвечал, однако у него была на сей счет некая мыслишка.

— Похоже, дождь прекратился, — заметил он. — Мне нужно возвращаться. До скорого, мадам Маршан!

Он снова надел сапоги и опять наследил на влажном кафельном полу. В дверях Констан остановился и обернулся.

— Возможно, при случае вы смогли бы поработать у нас несколько часов дополнительно, чтобы навести порядок?

— Посмотрим, — проворчала она, берясь за тряпку.

Но он заметил на лице госпожи Маршан удовлетворение. Констан мысленно поздравил себя с тем, что догадался поговорить с ней. Ни он, ни Аксель ничего не сказали ей после кончины Бена. Конечно, они оставят ее, сами они не в состоянии вести дом! Уверенный, что Аксель одобрит его инициативу, он задал последний вопрос:

— Кстати, вы боитесь собак?

— Я люблю животных, у меня дома два кота. Если вы беспокоитесь о своей немецкой овчарке, то мы уже понравились друг другу, представьте себе.

Вот и пожалуйста, достаточно было только спросить. Ободренный Констан вышел во двор как раз в тот момент, когда последняя партия лошадей возвращалась с дорожек. Аксель издали махнула рукой в его сторону, как делала всегда. Жизнь продолжается, даже если Бен в своей инвалидной коляске уже не с ними и не бранит учеников по поводу и без повода. Аксель взяла это на себя, она умела это делать. А вот и доказательство: она распекала мальчишку, позволившего своему коню много пить и не перекрывшего воду.

— Обо всем-то им нужно говорить, — проворчал Констан.

Он уселся на ящике с зерном и принялся созерцать свое царство.

Аксель не хотелось спать, однако глаза ее закрывались от блаженства. Ксавье, лежа рядом, нежно гладил ее затылок, плечи, спину. Спокойствие после любви, когда жесты убедительнее слов. Не поворачивая головы, она подняла глаза на каминные часы. На них было шесть. Получается, они провели в кровати все послеобеденное время, лаская друг друга, проникая друг в друга, любя друг друга. Отступление от программы, которая становилась все более жесткой. Ей нужно было думать о заявках на участие в состязаниях будущего сезона, показываться на ипподромах, выигрывать скачки и привлекать новых владельцев. Главным козырем в упрочении имени Монтгомери был Макассар.