Франсуаза Бурден - Нежность Аксель

— Ну что, дамы, резвимся?

Довольно было кобыле по-настоящему испугаться, и в панике она могла лягнуть жеребенка и даже ранить его.

— Это всего лишь гроза, она пройдет. А пока предлагаю угоститься морковкой, если я, конечно, найду мешок…

Чтобы успокоить их, он говорил громко и заглядывал в каждое стойло. Он остановился около Рокетт — нервной кобылы, которая сильно мотала головой и безумно косила глазами.

— Спокойнее, моя красавица! Послушай, гремит уже не так сильно.

Словно в опровержение его слов удар грома сотряс здание, а дождь застучал по крыше с удвоенной силой. Кобыла бросалась от стены к стене, но каждый раз огибала жеребенка. Дуглас дошел до конца конюшни, где хранились остатки зерна. Посветив фонарем, он нашел большой мешок моркови и бросил штук двадцать в пластмассовое ведро.

— Сейчас, милые дамы, хватит всем…

— Мне тоже?

Дуглас отпрянул и чуть не выронил ведро.

— Ричард? Черт возьми, я не ожидал, что вы приедете!

— Из-за этой сумасшедшей грозы ничего не слышно. Что вы делаете?

— Пытаюсь их как-то успокоить.

— Нам пришла одинаковая мысль. Кстати, увидев «остен» перед дверью, я… обрадовался.

— Чему?

— Тому, что обеспокоен не один.

Они несколько минут помолчали, слушая дождь. Ричард редко делал комплименты, и Дуглас понял, что только что получил один из них. Сколько же лет ему их не говорили?

— Возьмите фонарь, — только и сказал он.

С ведром под мышкой он пошел по проходу и остановился перед первым стойлом, в котором находилась Леди Энн. Ричард осветил кобылу и жеребенка, они выглядели спокойными, и опустил фонарь. Дуглас открыл решетку, дал морковь. Невозможно было не думать о Бенедикте в этом месте, и он знал, что Ричард тоже вспоминает его.

— Знаете, Дуг, а ведь кобылка будет классной — или я ничего в этом не смыслю.

— Я тоже так думаю, — ответил Дуглас дрогнувшим голосом.

Ему так хотелось остановить ее в тот день, когда она понеслась по проходу! Сколько же еще он будет слышать звук падения деда на бетонный пол?

— Никто не виноват, — сказал Ричард, кладя ему руку на плечо.

Чуть дальше забеспокоилась Рокетт. Дуглас закрыл решетку и перешел в следующее стойло. В этот момент неожиданно появилось электричество, и здание ярко осветилось. Мужчины сощурились, обменялись взглядами, потом улыбнулись.

— Продолжайте обход, — предложил Дуглас, — а я схожу взгляну на внешнюю конюшню.

Он надел мокрую кепку и вышел под проливной дождь. Старшие жеребята, которых уже отделили от матерей, наверное, чувствуют себя очень одиноко. Шлепая по лужам, он удивился, поняв, что что-то насвистывает. Что веселого было в том, чтобы мокнуть в грозовую ночь в глуши Саффолка?

«Я с удовольствием побуду еще немного в чистилище, Аксель! Мне здесь не так уж плохо…»

Он чувствовал, что становится другим, лучшим. Он был почти уверен, что все в конце концов образуется. Тоска, сопровождавшая его месяцами, рассеялась. Бездействие, чувство вины, презрение к себе и страх будущего уже не тяготили его. В один прекрасный день отвратительный Этьен и его подручный превратятся всего лишь в неприятное воспоминание о неверном шаге. Примирившись с собой, Дуглас на следующий же день заключит мир с сестрой.

Рассвет едва занимался, когда первая партия лошадей прибыла на дорожку. Аксель было зябко, и она подняла воротник куртки. Она прошла быстрым шагом довольно большое расстояние от дома, но в это утро согреться ей не удалось. С приходом осени дни становились короче, погода менялась, тепло ушло окончательно.

Заняв наблюдательный пост у входа на аллею, она отдавала распоряжения наездникам. Десять лошадей ограничатся легким галопом на круге Буало, шесть других отправятся на круг Понятовски для пробного галопа, а последняя пятерка серьезно проработает корпус к корпусу в правом ряду дорожки Ламбаль. Но вначале — неизменный бег рысцой для всех.

Она смотрела, как они удаляются, наблюдая за поведением каждого из скакунов.

— Мадемуазель Монтгомери?

Какой-то незнакомец остановился рядом и протянул ей руку.

— Жан-Франсуа Леклерк. Мне сказали, что вас можно застать здесь…

Аксель достаточно было взглянуть на элегантную одежду и мокасины, уже испачканные в песке, чтобы понять, что она имеет дело с человеком не из мира скачек.

— В прошлом году на торгах в Довиле я приобрел двух однолеток, — сообщил он. — Сейчас они приближаются к тому возрасту, когда нужно отдавать их для тренировки, это прекрасные лошади. Как вы думаете, смогли бы вы взять их к себе?

Краем глаза Аксель взглянула на лошадей, убедилась, что они послушно бегут рысцой, и некоторое время разглядывала собеседника. Ему, должно быть, около пятидесяти. Приветливая улыбка и открытый взгляд делают его весьма привлекательным, вместе с тем, перед тем как ответить, ей хотелось узнать о нем побольше.

— Почему ко мне, месье Леклерк?

— Просто из-за репутации конюшни Монтгомери. Это мои первые скакуны, и мне не хотелось бы ошибиться в тренере. А ваш список лошадей, удостоенных наград, говорит сам за себя!

Она улыбнулась, но перешла к главному, чтобы избежать недоразумений.

— Вы, наверное, знаете, что мой дед, Бенедикт, скончался?

— Да, это такое несчастье.

Его лицо приняло соответствующее обстоятельствам выражение — без сомнения, из вежливости, — тем не менее он ожидал ответа и хотел доверить своих жеребят именно Аксель.

— Мы можем все спокойно обсудить дома, — предложила она. — А сейчас у меня лошади, с которыми я должна работать, я…

— Условимся о встрече, — подсказал он.

Они договорились увидеться завтра после обеда и пожали друг другу руки. Леклерк ушел, увязая в песке, Аксель в недоумении проводила его взглядом. Разумеется, новому владельцу рады, но она все еще не могла поверить, что среди других он выбрал именно ее.

«А почему бы и нет? В конце концов, результаты последнего сезона превосходны, это правда, и в основном я на ипподроме находилась одна, без Бена!».

Чтобы не радоваться понапрасну, Аксель решила завтра же навести справки об этом Жане-Франсуа Леклерке. Она развернулась и быстро направилась к дорожкам. Она точно знала, откуда можно точнее оценить решающий галоп, в котором участвовали лучшие скакуны. Они, должно быть, как раз готовились к старту, в шестистах метрах отсюда, ниже по склону.

Она пересекла дорожку и поднялась на центральный откос. Установилась полная тишина, разве что слышалось пение птиц. Свинцовое небо грозило проливным дождем, и Аксель надеялась, что лошади успеют пробежать до ливня. Машинально она принялась поигрывать биноклем.

Еще даже не различая точек на горизонте, она почувствовала слабое изменение в воздухе, вибрацию земли. Затем глухое постукивание стало явственнее, усилилось, и Аксель увидела пятерку бегущих бок о бок скакунов, которые, казалось, обрушатся сейчас на нее. Пока они были еще вместе, плечо к плечу, и только начинали делать усилия, но наконец один чуть отделился от остальных. Амплитуда и ритм бега едва уловимо возрастали. Лошади были в каких-то пятидесяти метрах, когда Макассар добился небольшого преимущества, развил его и, казалось, взлетел.