Владимир Шибаев - Серп демонов и молот ведьм

– Ну и ладно, все равно ты хорошая, – пропел газетчик.

– Так я и поверила. Ищи глупышку.

– Вот и выяснили, – зажался вдруг Сидоров. – Но скажу тебе еще одно. Ты же вынудила молоть всю эту чепуху. Скажу одно: любишь не любишь – кому это все нужно. Но вот что правда. Если вдруг потеряю тебя – наверное перестану быть человеком, про которого рассказал. И стану никем – горсткой пепла от сгоревшего аметиста. И если ты соберешься в ад, боюсь – придется тащиться за тобой, матерясь, чтобы приглядывать.

– Врешь! – тихо сказала женщина. – Убью, если врешь.

– Правду сказал, – поник любовник. – Слушай, а почему ты не просила предохраняться? Все-таки…

Женщина оглядела кубрик, будто только что оказалась здесь.

– Дважды не залетают.

– Это как?! – поразился газетчик. – Не понимаю. Это ты о чем…

– Может быть, думаешь, – язвительно, но грустно сообщила дама, – думаешь, там, в волшебном подполе, ты, голубь, клевал у меня просо с руки?

Сидоров, пораженный, молчал.

– Так прошло… всего дней… Откуда же…

– Женщина знает, – упрямо ответила Екатерина Петровна и отвернулась. – На то она и сделана.

– Не знаю, что и сказать, – пролепетал газетчик.

– Тогда молчи.

– Давай одеваться тихонько, – предложил неровным голосом ухажер. – Уже утро.

– Зато поболтали. Это после хорошей вздрючки тянет потрепаться. Не обращай внимания.

Скоро Сидоров взялся нагревать чайник для кофе, а практикантка направилась в убогонький туалет навести хоть какой божеский вид. Сидоров щелкнул пультом телевизора туда и сюда. На фирменном TOTAL TV крутилась, все время перечеркивая рекламные склейки, какая-то безумная галиматья и неразбериха, похожая на массовую оргию обезумевших карликов и монстров. Сидоров шлепнулся на табурет. На лоб его мгновенно, как в бане или отстирывающей грязные мечты прачечной, выкатились бисерины пота, а лоб изнутри стал крышкой холодного студня.

Это была настоящая шутка, которую с ним шутили. Это была мгновенная неожиданность, пробирающаяся в ум постепенно. Если жрете кислый вялый салат под дешевым, лежалым майонезом, и на зуб попадает камень. Если тянете уклейку на удочке, и вдруг добыча срывается и крючок впивается в ваше ухо. Если смотрите в дорожной твердой «пробке» на «красный», и вдруг в левый глаз бьет кровь из порванного сосуда.

Мгновенная неожиданность – смертельное сальто для психопата.

Сидоров, как в полудреме, ничего, собственно, не понимая, вперился в рекламный, по-современному лихо нарезанный ролик. Лица, беготня. Крики, вспышки софитов, монтажный салат. С камнями вместо гороха.

Мелькнула заставка: «Только у нас. Через неделю новый огромный многосерийный интерактивный проект “ОСТАТЬСЯ В Ж.” Не пропусти ни секунды, женщина. Честная история страстей и смертей. Не пропусти ни минуты, мужчина. Страшная правда безумной жизни. Смертельная бойня святых отцов и мистических исчадий. Не пропусти ни часа, человек. НЕ ПЕРЕКЛЮЧАЙТЕСЬ. Безумная игра, где Главный – ТЫ. Зритель. Не потеряй ни кадра лучшего экрана страны. Лучшей истории. Истории твоей жизни».

Но вперемешку с этой ахинеей перед побелевшим обозревателем вдруг замелькали обломки знакомых ситуаций и лиц, вкрапленных жгучими медузами в переменчатую, тесную, потную, злую мельтешьню экранных чудес.

Какой-то идиот в кожанке мчится на мотоциклетке с коляской и закутанным и высовывающим нос адмиралом, но вот знакомая кухня – на секунду вскочила в изображение – жена? Фирка? Какая-то полуклеть, как в блевотной сериалке «За стеклом» и… его дочь? Нет, не она. Опять и опять – знакомые усмехающиеся лица, крупно – заплаканное Мишино? Година глаза, а вот и глубокий, снятый в непонятном ракурсе кратер институтской аудитории в день «Братания».

– Что это?

Сидоров разглагольствует в электричке, сует фотографии полуземного адмирала… Фирка с Альбинкой лезут в какой-то грязный подвал? Неистовствующий Иванов-Петров.

Алексей Павлович обернулся, будто сзади него сидела скалапендра с огромным гнутым, готовым въехать стальной иглой в голову хвостом и свесить с него каплю окончательного яда. Екатерина Петровна стояла, опершись спиной о прочностную балку и смотрела на него неотрывно и пристально.

– Что это? – судорожно перекатывая слова, повторил вслух журналист. Телевизор заорал:

«Сейчас все наши камеры установлены в селе Ничаево, где проходит международный военно-патриотический на местности перформанс “ПОШЕЛ В РАЙ!” и где в прямом эфире… эфире… через полтора… совсем скоро… вам счастье лицезреть… съемки интерактивно последних серий… великого сериала наших дней. Не переключайся. Если ты не идиот. “ОСТАНЬСЯ В Ж.”»

– О чем это? – заикаясь, пролепетал Сидоров.

– Я думаю, ребята там, – ткнула Екатерина пальцем в экран. – Они собирались, я, может быть, забыла.

– И что? – почти в столбняке спросил газетчик.

– И ничего, – тихо прошептала гостья подлодки. – Времени мало. По воскресеньям на дорогах пробки.

Литератор Н. решил, что его голым запустили побродить в Африку среди акул. Ему было душно, и он рвал голыми руками несуществующий ворот открытой, некрепкой, много стиранной майки. Н. сидел боком, как покойник, в развалившемся кресле и тупо вперился в следующую передачу «Деткиз в клеткиз». Отвратный рекламный ролик полностью выбил его, будто безголового всадника, из седла зачинавшегося дня. Все было ложь – сценарий не его, чуждые мизансцены, в титрах мелькнуло: «Идея X. Ашипкин, сценарий Б. и Б. Кранкеншкап при участии Эдуардо ДеМоргатто». И почему, тупо думал H., производство Филиппины-Гондурас. Все была подлая ложь и хамская подстава. Идея его, H., – мелькнувший катер с намотанным винтом, крупно старик с выпученными стеклянными глазами, полумертвые дуры с капающим из ушей соком. Банка в томате с изогнутой вилкой, пронзавшей рыбью требуху крупным планом, в конце концов. Все его – заветное.

Слезы душили Н. где-то внизу, в пораженных предсердиях и рыдающей желчью поджелудочной, душа хлюпала от избытка сырости и влаги, но наружу из ущемленного в авторских правах не вырывалось ни стона. Лишь какой-то тонкий желудочный писк. Он опустил в сухие горящие напалмом ладони холодное, как сухой лед, лицо и замер на секунду или две. Потом взглянул на часы, стучащие каблуками шестерен танго без стонов и боли. Оказалось, укатился куда-то час.

Как упругая пружина импортного древнего арбалета, Н. выпрыгнул из чуть хлопнувшего его сзади «на удачу» кресла и бросился, алкая хотя бы материальной сатисфакции, искать сельцо Ничаево. «Сколько требовать за обиду, – все время в дороге душила и стучала в висок костлявая мысль, – сто тысяч в евро, в иенах, в лирах, что художественно – нонсенс, тогда в пускай в турецких лирах». И еще – где мои персонажи любимые похоронены – сволочь проститутка Ираида, человек без лица и пенсии Зямкин, аккуратно намотанный на винт Игорек с чужим сыном полка, где все они – морские тухлые котики и львы и клевретки.