Клейтон Мэтьюз - Новый Орлеан

Капитан поднял со стола гроссбух и протянул его Мартину:

— Думаю, вам следует ознакомиться, сенатор.

Мартин взял увесистую тетрадь и раскрыл ее на первой странице. Пробежав пару абзацев, он достал сигару и раскурил ее; вскоре объем клубов дыма в клетушке удвоился. Форбс встал и открыл небольшое оконце.

Мартин продолжал читать, теперь уже ни на что не отвлекаясь. Закончив, он в сосредоточенной задумчивости вновь перелистал дневник.

— Никаких указаний на личность автора, — пробормотал он словно бы про себя.

— Никаких, — подтвердил капитан.

Мартин оторвался от дневника и взглянул на полицейского.

— Полагаю, надлежащая проверка уже проведена?

— Да. И ничего не дала. Правда, по одной линии у нас нет окончательного результата. Мы пытаемся по почерку найти автора среди известных нам подозреваемых в причастности к политическим убийствам.

Работа еще не закончена, но у меня сильное предчувствие, что и она ничего не даст.

Мартин закрыл гроссбух и осторожно положил его на стол.

— За всю свою политическую карьеру я получал множество угроз, капитан… Но не в такой, должен признать, форме. Обычно это были письма или телефонные звонки, либо информация через третьих лиц, случайно подслушавших чей-то разговор в баре. Да не в этом дело… Важно то, что ни одна из таких угроз не была приведена в исполнение.

— Сдается, сейчас совсем другой случай, сенатор.

— Это почему же?

— В том-то и дело, что не знаю. Интуиция…

— Интуиция? Да будет вам, капитан. — Мартин улыбнулся и выдохнул клуб дыма. — Мне известно, что даже опытным полицейским частенько приходится полагаться на интуицию, но… — Мартин сделал паузу и продолжил весьма бодрым тоном:

— Очень признателен, что поделились со мной этой информацией, однако моя интуиция… — Мартин рассмеялся. — Простите. Однако подозреваю, что вы намеревались не только немного припугнуть меня…

— Да не припугнуть, а запугать вас я надеялся как следует, сенатор, — перебил его Форбс. — Чтобы убедить отказаться от участия в параде. У нас и без того проблем хватает. А тут еще покушение на убийство на нашу голову.

— Ничего не выйдет, капитан, — решительно заявил Мартин. — Знаю о ваших проблемах и сочувствую, но обеспечение безопасности во время Марди-Гра есть часть вашей работы. Войдите и в мое положение — средства массовой информации на протяжении уже недель трубят о моем участии в параде И что люди… хорошо, хорошо, избиратели! Что они станут обо мне думать?

— Скажите им правду.

— Нет. У нас нет ничего, кроме непонятно откуда взявшегося дневника, если это дневник. Представьте мне более убедительные доказательства, и я, может быть, обдумаю ваше предложение. Поймите меня правильно. Я не из тех героев, что бьют себя в грудь и орут на каждом углу: вот он, мол, я, ничего не боюсь, валяй, стреляй! Но если я сейчас дам задний ход, люди подумают одно из двух. Либо я трус, прячущийся при первом же намеке на опасность, либо все это рекламный трюк, а угроза сфабрикована для того, чтобы заполучить дополнительные голоса.

— А знаете, мне ведь это и в голову не приходило, — признался Форбс.

— Ну вот видите! — Мартин вновь рассмеялся и поднялся со стула. — Еще раз спасибо, я действительно понимаю ваши проблемы, но отказаться от участия в параде Не могу. Завтра буду стоять на платформе.

— Будь по-вашему, сенатор. Попытка не пытка.

Да я, честно говоря, и не надеялся… — Увидев, что Мартин направляется к выходу, капитан поспешно проговорил ему вдогонку:

— Полагаю, вы и понятия не имеете, кому мог бы принадлежать этот дневник?

— Ни малейшего, капитан, извините.

— А как насчет этого вашего приятеля, чернокожего борца за гражданские права? Может, он?

— Линкольн? Такое не в его духе, капитан Чтобы он оставил подобные записи? Только не Линкольн.

Хотя… Мне только что пришло в голову. Линкольн заядлый шутник. Вполне мог попросить кого-нибудь из своих сочинить весь этот бред и отправить вам в надежде потрепать нервы нам обоим.

— Это не шутка, сенатор. Держу пари, здесь дело серьезное.

— Тогда зачем же отправлять дневник вам? Не думаете же вы, что его автор совсем безмозглый?

— Ну, это просто. Жена или кто-то из близких родственников психа случайно обнаруживает дневник и отправляет его нам. Такое довольно часто случается. Но вот насчет Эбона… Вы не знаете, где его искать? Управление требует, чтобы я заставил его отменить лежачую демонстрацию.

— Не знаю, капитан. Линкольн мало кого ставит в известность о своем местопребывании. Сожалею, но помочь ничем не могу.

Махнув Форбсу рукой на прощание, Мартин вышел из клетушки. Полицейские по-прежнему терзали телефоны.

Ступив на тротуар, Мартин прикрыл глаза ладонью от слепящего солнца и взглянул на часы. Десять тридцать. До назначенной встречи за деловым завтраком у него еще есть время.

Он вновь вернулся мыслями к предположению полицейского о том, что дневник принадлежит Линкольну Карверу. Мартин был уверен, что его убийство в планы Линкольна не входит, однако в отличие от капитана Форбса допускал, что Линкольн мог сфабриковать дневник и направить его в полицию, с тем чтобы поставить их на уши.

Тут к Мартину пришло чувство некоторой вины, поскольку у него была возможность связаться с Линкольном. Однако становиться полицейским осведомителем он не собирался, во всяком случае, не по такому поводу.

Он огляделся в поисках телефона-автомата и обнаружил будку на углу улицы. Войдя в нее, нашарил в кармане записную книжку и отыскал самый последний номер телефона Лиги, номер, который Линкольн продиктовал ему лишь вчера вечером. Будет очень неплохо поговорить с Линкольном с глазу на глаз, а не среди толпы людей, прислушивающихся к их беседе.

Мартин опустил монету и набрал номер.

Эстелл Эндоу отчаянно хотелось верить мужу, Насколько она знала, Френ ее никогда не обманывал. Поначалу, когда он сказал ей, что записи в дневнике представляют собой наброски романа, над которым он работает, она не только поверила в это, но и пришла в радостное волнение. Ее муж, ее Френ — писатель, романист! В мыслях ее возникали приятные картины. Успех и слава, лесть почитателей, бестселлер, нашумевший кинофильм — в общем, все заученные ею клишированные представления о знаменитых авторах.

После ухода Френа она, однако, начала потихоньку возвращаться к реальной действительности. Френ никак не подходил к сложившемуся у нее образу писателя. Читал он исключительно газеты и журналы.

А вот романа у него в руках она не видела никогда.

Более того, Френ всегда глумился над романами, называя их кознями дьявола, смакующими убийства, секс и всяческие извращения.