Клейтон Мэтьюз - Новый Орлеан

Ты меня понял?

Мама Селестайн, колдунья вуду, пришла к Эстелл Эндоу в десять. Она курила тонкую черную сигару, в руках у нее была накрытая полотенцем корзина. Невысокого роста худенькая колдунья была вся в белом: белое платье почти до щиколоток, волосы спрятаны под белой же косынкой. Кожа, напротив, столь черная, что казалась чуть ли не синей.

Крошечное личико все в морщинах, и только пронзительные темные глаза горели жизнью. Эстелл затруднилась бы угадать ее возраст. Колдунье могло быть и пятьдесят, и все семьдесят.

— Я Мама Селестайн, — величественно объявила она. — Хотишь узнать свой судьба?

— Будущее, Мама Селестайн, — робко попросила ее Эстелл. — Точнее, будущее моего мужа.

Мама Селестайн поставила корзину на пол, из нее послышалось громкое кудахтанье, и Эстелл инстинктивно откатила кресло подальше Мама Селестайн протянула руку. Несколько секунд Эстелл недоуменно таращилась на раскрытую ладонь, потом до нее дошло. Она торопливо сунула колдунье несколько смятых банкнот, все, что сумела скопить за несколько последних месяцев.

Мама Селестайн тщательно пересчитала деньги, шевеля при этом губами и тщательно изучая и разглаживая каждую бумажку. Наконец она удовлетворенно кивнула головой и спрятала банкноты где-то в складках своего платья.

— Рука, давать свой рука, — распорядилась она.

Эстелл вытянула руку, и колдунья принялась внимательно рассматривать ее ладонь.

— Вижу линяя проклятия. На твоя жизнь висит проклятие.

Эстелл почувствовала, как ее охватывает холодный озноб.

— Линия проклятия? Но что это значит?

Вопрос ее Мама Селестайн пропустила мимо ушей и потребовала:

— А твоя муж, фото, фото твоя муж есть?

— Да, минуточку.

Эстелл покатила кресло в спальню и взяла там со своего туалетного столика фотографию Френа в рамке. Вернувшись в гостиную. Мамы Селестайн она там, однако, не обнаружила. У нее мелькнула мысль, что колдунья просто сбежала с ее деньгами. Потом из кухни донеслось отчаянное кудахтанье. Эстелл покатила в кухню.

Мама Селестайн, у ног которой стояла открытая корзина, держала над раковиной курицу с отвернутой головой Из разорванной шеи в раковину обильно текла кровь.

Вида крови Эстелл не переносила. Борясь с поднимающейся к горлу тошнотой, она сердито поинтересовалась:

— Чем это вы тут занимаетесь?

Мама Селестайн оглянулась через плечо.

— Чтобы узнать судьба твоя муж, нужны куриные потроха.

Она выдвинула ящик кухонного стола и принялась шарить там в поисках ножа. Нащупав разделочный нож, она положила курицу в раковину и стала хладнокровно ее потрошить.

Эстелл, бешено вращая колеса кресла, опрометью выехала прочь из кухни. Она закурила сигарету и несколько раз глубоко затянулась, убеждая себя, что сейчас самое неподходящее время позволить себе упасть в обморок.

Через некоторое время Мама Селестайн позвала ее из кухни:

— Твоя иди сюда?

Эстелл вернулась на кухню. Колдунья расстелила на кухонном столе полотенце и разбросала по нему куриные потроха. Окровавленные останки курицы по-прежнему лежали в раковине. Мама Селестайн нетерпеливо махнула рукой, и Эстелл передала ей фотографию Френа. Колдунья уселась на стул, поставила перед собой фотографию и стала пристально в нее вглядываться. Эстелл старалась держаться подальше и не смотреть на лежащее на полотенце отвратительное месиво. Чтобы прервать гнетущее молчание, она спросила:

— Донни сказал, что вы… жрица вуду?

— Мамбо, — не оборачиваясь, обронила Мама Селестайн.

— Мамбо? — не поняла Эстелл.

— Женщина, которая вуду, называть мамбо. — Мама Селестайн ткнула длинным пальцем в куриные потроха. — Сегодня плохо для узнавать судьбу твоя муж.

— Но почему? — ощутив укол разочарования, недоверчиво поинтересовалась Эстелл.

— Понедельник, вторник и четверг женская день.

Среда, пятница и суббота мужская день. — Мама Селестайн поворошила пальцем в куриных потрохах, поглядывая на фотографию Френа и бормоча что-то нечленораздельное себе под нос. — Твоя что хотеть узнать о твоя муж?

Эстелл заколебалась, не зная, как точно сформулировать вопрос. Главное, конечно, выяснить, совершит или не совершит Френ сегодня человекоубийство, но спросить так прямо о муже она боялась. Было страшно услышать ответ Мамы Селестайн, а еще страшнее — навлечь на него подозрения. Поэтому она уклончиво произнесла:

— Сколько ему осталось жить, не умрет ли ОН в скором времени?

Мама Селестайн вновь поворошила куриные потроха, не сводя с них пристального взгляда. Потом подняла глаза с едва заметной улыбкой.

— Сегодня не умереть. Твоя муж жить еще долго-долго.

Эстелл с облегчением перевела дух и мысленно возблагодарила Бога.

— И ничего больше? — решилась спросить она.

Колдунья буркнула что-то неразборчивое и пошевелила пальцем куриные потроха, скорбно качая головой. Потом лицо ее посветлело.

— Что-то про твоя. Твоя скоро-скоро получать деньги. Много-много деньги.

Эстелл была разочарована. Деньги им, конечно, нужны, но сейчас ее интересовало совсем другое. И тут ей в голову пришла радостная мысль. Книга, о которой говорил Френ! Ну конечно же! Значит, он и вправду пишет книгу! Френ закончит книгу и получит за нее кучу денег. А если его книгу собираются напечатать, то как же сегодня с ним может стрястись что-то дурное?

Внезапно Мама Селестайн вскочила на ноги.

— Все, все! Про твоя муж больше ничего. Другой раз, может.

Колдунья схватила полотенце вместе с куриными потрохами и понесла его к раковине. Завернула в него останки курицы, все это окровавленное месиво, завязала в узелок и положила его в корзину. И ушла, не произнеся больше ни слова.

Эстелл с отвращением разглядывала раковину, залитую кровью. Ну как ей теперь оттирать это безобразие, ее же стошнит прямо сейчас. Во всяком случае, она хотя бы узнала то, что хотела. Для Френа этот день закончится благополучно.

Через открытое окно доносились звуки шумного веселья. Видимо, идет еще один пеший парад. Она торопливо подкатила кресло к раковине и принялась смывать кровь. Ей надо успеть на балкон к тому времени, когда приблизится парад Рекса. Этого она пропустить не могла.

Рексфорд Фейн уже давным-давно перестал ходить на масленичные парады. Он не любил большие скопления народа. Разве что в собственном доме, где он был полновластным хозяином. Анонимность, характерная для огромной толпы незнакомых людей, его даже несколько пугала. И в этом году, несмотря на то что он возглавлял свиту Рекса, Рексфорд Фейн отчаянно сопротивлялся всем попыткам уговорить его ехать на одной из платформ. В конце концов, вполне достаточно того, что сегодня вечером ему придется присутствовать на балу Рекса.