Катажина Грохоля - Я вам покажу!

Борис чувствует себя все хуже. Я забыла, что он уже старый, а теперь неожиданно это стало заметно. Приезжала Манька. Заглянула ему в пасть и сказала, что он, видимо, поджирает у кошек консервы, потому что у него почти нет зубов – мои коты едят мягкий паштет из банок, а ему я насыпаю сухой корм. Раз в два дня я варю ему кашу и макароны, а он все равно предпочитает кошачью жратву.

Сегодня Уля подозвала меня к забору. Уже несколько дней как тепло, с южной стороны снега нет и в помине, короткая зима была у нас в этом году. Уля потащила меня в глубь сада и с гордостью показала свою форсицию – если будет стоять такая погода, она, того и гляди, зацветет.

Дорогая Юдита!

Вспомни, как год назад ты лучше, чем сам Адам, знала, что он делает, где бывает и почему пахнет дамскими духами.

Если ты не способна учиться на собственных ошибках, значит, стоишь на месте. Не позволяй, чтобы твоя жизнь полностью зависела от других. А какой она будет, зависит лишь от тебя. Несомненно, всегда есть что-то, о чем ты не знаешь, но как отнестись к происходящему, ты определяешь сама. Стремись быть в согласии с собой. Четыре недели – это не вечность… Подожди, и все прояснится.

Целую. Желаю ни пуха ни пера.

Юдита.

В начале марта моя карьера в редакции закончилась внезапно и бесповоротно, по-моему, совершенно без явных на то причин, хотя, вероятно, я сама во всем виновата, как всегда. Главного уволили в понедельник – в срочном порядке, он даже не успел с нами попрощаться. Меня Любиш выгнал в среду. Я получила выходное пособие за три месяца.

И хорошо, хотя бы не буду уже волноваться из-за того, что неизбежно должно произойти. Мой последний день на работе прошел под знаком сплошных сюрпризов.

– Поздравляю тебя, Юдита, – сказала Кама и от всей души меня расцеловала.

– Попомни мое слово, мы еще все окажемся на улице, – шепнула мне на ухо Яга.

Когда я собирала свои вещи – а было их не так много, – у моих сослуживиц в глазах стояли слезы. Кама протянула мне листок с телефоном редакции журнала «Пани и пан».

– Позвони, они искали кого-то для работы с письмами.

Снова надо начинать все заново. Ну что ж, такова жизнь. Она прекрасна, мужчины красивы, а потери неизбежны.

Тося учится.

Борис болеет.

Сейчас линяет.

У Потомика – черная шерсть, и потому незаметно.

Несомненно, идет весна.

Я поехала сегодня в Варшаву на поезде. Стоял ясный день, и я решила – почитаю, когда буду возвращаться вечером. В журнале «Пани и пан», к сожалению, уже не требовался редактор. Не требовались также ни корректор, ни уборщица – никто. Я на минутку заехала к родителям.

– Дорогая, ты заботишься о Тосе?

Нет, не забочусь. Тося сама заботится о себе. Я забочусь только о том, чтобы не располнеть.

– Ты плохо выглядишь, наверное, похудела, – сказала моя мама.

– Женщине в твоем возрасте, – подхватил мой отец, – не надо худеть. Морщины да и всякое такое… Я бы на твоем месте…

Они никогда мной не будут довольны. Я зашла в букинистический магазин – может, найду какую-нибудь книгу с полезными советами для женщин, которые не знают, как жить? Но я же сама все знаю. Только почему-то мне трудно применить эти знания в жизни. На углу Маршалковской и Иерусалимских аллей (как же не помнить, что здесь когда-то меня ждал мой Голубой) я наткнулась на Главного.

– Приветствую вас и приглашаю отведать то, что, несомненно, вредно для здоровья, – сказал Главный, и я отправилась с ним в ливанский ресторан, невзирая на то что как раз в это время уходил мой поезд.

– Меня он тоже уволил, – сообщила я бывшему шефу и, кажется, была этим горда.

– За что?

– За изнасилование. – Я опустила голову и вспомнила, как согласилась изменить свой текст при условии, что смогу написать о чем-нибудь, что действительно для меня важно. Выбрала меньшее зло – нелегкая меня, видно, попутала.

– У вас был хороший текст, – сказал Главный. – Любиш это знал.

– Да, но… – запнулась я, смутившись. Как говорить мне со своим собственным шефом, первейшим шовинистом на свете?

– Ну, смелее, пани Юдита, – ободрил меня Главный, – что случилось?

– Текст бы пошел, но Любиш его изменил…

И перед глазами всплыл пан Любиш, как он, улыбаясь, говорил:

– Без преувеличений, пани Юдита, и с таким пафосом! А не провоцируют ли сами женщины? Не будь этих коротеньких юбочек, этих кокетливых взглядов, то, надо думать, и изнасилований было бы меньше, разве не так? Это второй аспект, который вы не учли!

– Второй аспект? – Я не совсем поняла, что он имел в виду. – Какой второй аспект?

– Ну, известно, что, когда женщина говорит «нет», это значит «быть может», когда говорит «быть может» – это значит «да», а когда говорит «да» – это не женщина… – Любиш захохотал, а у меня кровью налились глаза. – Правда?

«Неправда! – крикнула я. – Вы законченный дурак, мыслящий дурацкими стереотипами, которые невозможно перевести на человеческий язык! Вы не понимаете, что речь идет именно о том, что „нет“ – это „нет“, а „да“ – это „да“. Именно об этом текст!»

Я открыла глаза и крикнула уже вслух:

– Как вы смеете?! Неправда! Я сыта по уши пошлыми шуточками! Это слишком серьезный вопрос! Разве вы не понимаете, что именно в этом дело, что «нет» значит «нет», а «да» значит «да»!

Пан Любиш исчез с моих глаз, а я услышала голос своего Главного:

– Вот же дурак! Хороши дела! Ну что же, иногда и мужчины ни к черту. Однако, пани Юдита, я так рад, что мы с вами встретились, потому что я и так собирался вам позвонить… Я готовлю новый проект «За советом совет»… Вы не хотели бы вести рубрику писем?

Я думала, что брошусь ему на шею.

Когда мы встали из-за столика после продолжавшейся два с половиной часа беседы, темой которой был этот дурак Любиш (мужчины лучшие сплетники, чем женщины, жаль только, что редко в этом сознаются), Главный взглянул на меня с улыбкой:

– В среднем половой акт в нашей стране продолжается все-таки две минуты. Но вы, женщины, по истечении этих двух минут не вправе утверждать, что мы плохие любовники, не правда ли?

Я никогда не утверждала, что Главный – плохой любовник. Но если он напишет мне об этом, то я с удовольствием отвечу. Чертов шовинист!

Поезд тронулся, город остался позади, в тусклом освещении вагона я видела свое отражение в оконном стекле. Достала книгу, но читать было слишком темно, лампочки под потолком горели выборочно. В Регулах в мой вагон сел мужчина. Сначала он прошел в конец, потом огляделся по сторонам, я быстро опустила голову, но краем глаза за ним наблюдала. На этот раз не помогало мне многократное повторение слов: «Мир – приятное и дружелюбное место, мир – приятное и дружелюбное место». Я видела, как мужчина направился обратно, неотвратимо приближаясь ко мне, и сел в середине вагона. На ногах у него были коричневые ботинки на шнурках. Я видела, что он таращился на меня. Хотя я избегаю всяческих новостей, но мне вспомнились все статьи об убийствах, нападениях и ограблениях. Я притворялась, что читаю, но на меня напала дрожь. Горькая правда состояла в том, что в вагоне не было никого, кроме меня и этого типа с грязными помыслами. Мир, вероятно, и приятное, и дружелюбное место, но этот вагон – нет!