Агония Иванова - За чужие грехи

— Я хочу отомстить, — закончила свою пламенную речь Люся, — я больше ничего не хочу кроме мести! — она сжала руки в кулаки, а потом приложилась к коктейлю, судя по всему, пила такое она в первый раз, — я украду в кабинете химии серную кислоту и заставлю его выпить! А потом я вырежу его сердце! И сожгу его и…

— Остановись, — улыбнулась Юля, — все конечно прекрасно и чудесно, но подумай о трех вещах, моя дорогая. Во-первых как ты собираешься все это провернуть? И ты думаешь, что ты — такая хилая девчонка сможешь одолеть взрослого мужчину? Во-вторых. Если ты это все все-таки сделаешь, тебя же посадят. Всю жизнь будешь отсиживаться за эту расправу. А на зоне будут сотни таких же, как он, и никуда ты от них там не сбежишь и не сделаешь с ними ничего…

— Но я потом покончу с собой! — перебила ее Люся, — я не хочу жить. Меня здесь держит только месть…

— Не торопись на тот свет, — посоветовала Юля, — здесь тоже есть на что посмотреть. И куча всего интересного, — она допила свой коктейль и принялась ковырять ключами пробку бутылки портвейна. Люся неотрывно следила за ней грустным опустевшим взглядом. — Тебе всего пятнадцать, ты еще многого не пробовала! Нельзя лишать себя всех этих удовольствий из-за какого-то говнюка.

— Я не хочу, — отрезала Люся, — хочу чтобы он сдох.

— Ну ладно, — Юля махнула на нее рукой и пригубила портвейн, был он, конечно же, отвратительным, но это ее не смутило, — убьешь ты его, расчленишь и что? Это вся месть? Так вот, в третьих. Не лучше ли уничтожить морально? Поверь мне, сжечь человека изнутри куда более действенно и исполнимо…

— Например? — заинтересовалась ее собеседница. Все, что касалось убийств и человеческих страданий ее особенно увлекало. «Какая-то она ненормальная, — думала Юля, наблюдая девочку, — слишком кровожадная, слишком повернута на мести. Не вскроется сейчас — станет маньяком». С ней было жутковато находиться наедине, но сейчас агрессия девочки была направлена не на нее и опасаться было нечего.

— Ну например… — Юля импровизировала на ходу, — ты пишешь заявление в милицию о растлении несовершеннолетних и он гниет на зоне. А ты приходишь иногда, тычешь пальцем и смеешься.

— Мне это нравиться, — поделилась Люся, — только как это осуществить?

— Элементарно, — передернула плечами Юля и протянула ей портвейн, чувствуя, что ее ждет что-то увлекательное, — пойти и написать заявление.

— Но он меня не… — закончить Люся не решилась, но Юля ее поняла и звонко рассмеялась, — да ладно. Кто будет проверять? — она напустила себя вдруг устрашающий вид и сделала страшные глаза, — или ты что? Девственница? Тогда тебе никто не поверит.

— А они будут проверять? — испугалась Люся.

— Будут конечно, — уверенно сказала Юля, — а ты как думала?

— Это ужасно…

— Но ты же хочешь его засадить на пожизненный? — решила подкрепить ее уверенность Юля. Люся выпила немного портвейна, поморщилась и кивнула, в глазах ее загорелось какое-то жуткое синее пламя. «Нужно поскорее уйти отсюда, — подумалось Юле, — а то она сейчас и меня заодно укокошит». Хотя ей очень хотелось смеяться звонким пьяным смехом.

— Ему дадут пожизненный? — недоверчиво осведомилась она, Юля кивнула с очень умным видом, забрала у нее бутылку и сделала еще несколько глотков.

— Только ты оставь дверь открытой, — сказала она, — главное, чтобы дверь осталась открытой. Я тогда прибегу в нужный момент и стану свидетелем. Я буду ждать в подъезде.

— Спасибо тебе… — хриплым тихим голосом прошептала Люся. Юле было очень-очень смешно, всю дорогу она с большим трудом сдерживала улыбку, убеждая себя, что они идут на серьезное дело и смеяться тут не над чем. Она, как и обещала, затаилась в подъезде и подтолкнула Люсю, чтобы придать ей уверенности.

— Ну, давай, подруга, — ободряюще сопутствовала она, — я в тебя верю!

— Спасибо… — Люся взяла у нее портвейн и отпила немного для храбрости, хотя по ее зеленой коже и трясущимся губам все равно было видно, как она боится. Это веселило Юлю не меньше всего остального.

— В какую хоть квартиру? — зачем-то спросила она.

— В двадцатую, — пробормотала Люся, язык ее явно не слушался. После этого ответа все веселье Юли куда-то схлынуло и ей стало неожиданно грустно и тошно. Теперь все разрозненные куски мозаики в ее голове собрались в единую целостную картину. И в этой картине ей, конечно же, не было места.

Юля допила портвейн и яростно разбила бутылку о пол, так и не позволив себе заплакать.

Люся никак не могла заснуть.

Даже этой мелочи, которой она желала больше всего она не могла позволить себе, поэтому лежала в темноте с открытыми глазами и старалась отключиться, хотя сделать это, зная, что происходит в соседней комнате, было сложно. Она все время видела перед собой ту ужасную отвратительную сцену и ей делалось тошно, она готова была вскочить и бежать в ванную, но при этом ей было страшно выходить в коридор.

Через какое-то время кто-то в темноте неслышно зашел в комнату и улегся рядом с ней. Люся чувствовала сладкий запах геля для душа и шампуня и мокрого чистого тела. Но чистота эта была обманчивой, она все равно ощущала зловоние несмываемой грязи.

Ваниль… или что-то другое? Вроде бы карамель… Чтобы скрыть гниение.

Это была Таня.

— А Антонина знает? — шепотом спросила Люся, она не смогла молчать. Таня тяжело вздохнула и ответила вопросом на вопрос:

— Ты слышала? Он только потом сказал, что ты здесь…

— Я видела, — Люся прикусила язык, осознание того, что говорить об этом не стоило настигло ее только после того, как она озвучила свои мысли, — так она знает?

— Нет, ты что! — воскликнула Таня, а потом испугалась, что говорит слишком громко, — это ее убьет. Ведь она его любит.

— Любит? — переспросила Люся и эти слова показались ей какой-то кричащей дикостью. Если бы такое сказал ведущий по телевизору, пытаясь неудачно пошутить, она бы поверила, но когда это говорила Таня без намека на юмор, она не способна была принять их за правду.

— Представь себе, Люся, — как-то грустно проговорила ее некогда лучшая подруга, — люди иногда любят, — повисла пауза, после которой она все-таки закончила свою мысль, хотя не хотела, — очень плохих людей.

— Но это же несправедливо…

— Жизнь очень несправедливая штука, — философски рассудила Татьяна и что-то дрогнуло в ее голосе, — да и кто-то же должен их любить? Они же такие убогие в своей мерзости, такие жалкие… Их нужно жалеть и любить. Чтобы они стали лучше… — Люся внимательно посмотрела на нее и ей показалось, что подруга плачет, но было слишком темно, чтобы разглядеть.

— И ты любишь его? — пораженная до глубины души выдохнула она.