Татьяна Герцик - Зимняя встреча

– Что это такое – запанировать? – шеф-повар с надеждой посмотрел на молча следящего за его манипуляциями зрителя. – Не знаешь?

Антон хмуро посмотрел на отца, недоумевая, откуда тому в голову пришла подобная мысль.

– Откуда мне знать? Я на повара не учился.

Отец осуждающе покачал головой.

– Но ты же больше года прожил с Аней. А она чудно готовит. Мог бы чему-нибудь и научиться. Вчера у Насти был выходной, и они вдвоем такой бешбармак приготовили, пальчики оближешь!

Антон чуть не упал со стула.

– Она вчера у вас была? Почему ты мне не сказал?

Юрий Андреевич строго посмотрел на непутевого сына.

– А с чего я тебе про нее докладывать вдруг должен? Ты же со Светланой живешь, – внимательнее посмотрев на сына, понял, – или уже нет?

Тот подтвердил, пряча взгляд:

– Да, мы расстались.

Отец разозлено констатировал:

– И эта не угодила!

Антон взорвался:

– Кончай, батя, морали читать! Самому-то до идеала, как до луны!

Генерал с достоинством поправил:

– Заметь, мой дорогой, все мои женщины сбегали от меня сами, вполне добровольно. Я их к этому не вынуждал. Всегда вел себя по отношению к ним порядочно. Никому не изменял и из дома не выставлял. Дисциплина им не нравилась, но это уж не мои проблемы.

Сын иронично возразил, откинувшись на стуле, закинув нога на ногу и раскачиваясь, как на тонущей лодке:

– А сейчас о какой дисциплине может идти речь? Сам порядок в доме наводишь, сам еду готовишь, подозреваю, что и бельишко сам стираешь.

Юрий Андреевич строго прикрикнул, напомнив сыну детские годы:

– Прекрати качаться на стуле! Упадешь!

Антон незамедлительно сел прямо, и раздраженно фыркнул. Вот что значит сила привычки! Слово отца – закон.

– А насчет дисциплины в семейной жизни, то все хорошо в меру. Мы с Настей делаем всё поровну. Вроде неплохо получается.

Сын саркастично уточнил:

– Когда она не зачитывается.

Отец пожал плечами.

– У каждого свои недостатки. Так почему от тебя ушла Светлана?

Антон отвернулся к окну и засопел. Ответил крайне неохотно:

– Она и не хотела уходить, это я ее выгнал.

Отец цепко продолжал допрос, несмотря на активное нежелание сына отвечать:

– И за что это, скажи на милость?

– Трахается с кем попало!

Нарочито грубый ответ рассмешил Юрия Андреевича.

– Что, неужели она тебе рога наставила? Вот молодец девка! Я ее даже уважать начал. А то ведь прежде это только твоя прерогатива была.

Антон измученно взорвался:

– Да никогда я Ане не изменял!

Отец недоверчиво вздернул брови, явно не веря сыну.

– Да неужто? В ресторане в Новый год ты с десяток девок точно потискал.

Сын обескуражено признался, взлохматив волосы:

– Да это я просто для того, чтобы Анька хоть взревновала чуток. А то вечно холодная и равнодушная…

Юрий Андреевич в раздражении бросил на стол кусок рыбины, угодив прямо в кучку муки, устроив маленькое землетрясение.

– Да она мучилась не знаю как, глядя на твои выкрутасы! У нее глаза были такие… загнанные! А тебе на все было наплевать!

Антон сжался на стуле, виновато опустив плечи. С надеждой поднял на отца недоверчивые глаза.

– Ты это серьезно? Она действительно переживала?

Тот, пожав плечами, холодно констатировал:

– Если бы ты соизволил ей хоть раз в лицо посмотреть, то и сам бы это понял.

Антон надолго замолчал, глядя на сердитого отца. Потом, будто проснувшись, спросил:

– А что Аня вчера у вас делала?

– Да они с главным редактором тут рядом были по делам. Она и заскочила к нам по пути, узнать, как мы тут живем. Мы ее домой не отпустили, оставили ночевать.

Антон почувствовал, как с сердца соскользнул огромный злой камень. Дышать стало легче, и снова появилась надежда. Попрощавшись с отцом и решительно отказавшись попробовать рыбки, поехал домой.

На следующий день в восемь вечера подъехал к знакомому дому и поднялся на третий этаж. Последние несколько ступенек преодолел с трудом, будто взбирался на сотый этаж. Сердце трепыхалось, как пойманная рыба.

Он позвонил, за тонкой дверью раздались легкие шаги и замерли. Антон угрюмо сказал:

– Открой, Аня! Чего ты боишься?

Дверь заскрипела и неохотно приоткрылась.

Он звериным прыжком запрыгнул внутрь и с облегчением захлопнул за собой двери. Повернулся и жадным взглядом обхватил всю ее фигуру. Похудела она, что ли? Отчего? Много работает или тоскует? Может быть, по нему?

На ней был старенький ситцевый халатик, едва достававший до колен. Заметив ее саркастический взгляд, вспомнил свои слова, что женщина должна всегда выглядеть привлекательно, чтобы не надоесть мужчине, и сконфузился.

Аня ничуть не стала менее желанной в этом невзрачном одеянии. Наоборот, этот изношенный халатик придавал ее тонкому облику что-то нежное, домашнее, обещание тихого счастья, что ли…

Вспомнив об обязанностях хозяйки, Аня с вымученной вежливостью пригласила:

– Пойдем на кухню, напою тебя чаем.

Антон с охотой пошел, надеясь задержаться чуток подольше, чем требуется для чаепития. Сел за стол и огляделся. Кухонька была метров шесть, если не больше. Он вспомнил, как она говорила, что здесь можно готовить, не вставая с места. Да, так оно и есть.

Маленький холодильник, кухонный стол рядом с газовой плитой и мойкой, небольшой обеденный столик на двоих, где он и сидел. Но гораздо уютнее, чем в его большой кухне. Шторочки, яркие разделочные доски на стенах, смешные ходики и пристально глядевший на него принахмуренный деревянный домовенок.

Ему стало не по себе, когда он вспомнил, что она не переставила ни одной вещи в его доме, не то, что Светлана, сразу почувствовавшая себя хозяйкой. Он виновато склонил голову, разглядывая тисненый рисунок на голубом пластике.

Аня налила ему крепкого чая в высокий синий бокал, себе послабее в небольшую белую чашку. Поставила на стол сахарницу и вазочку с печеньем.

– Извини, но больше у меня ничего нет. Я не ждала гостей.

– Мне ничего не нужно. Я не голоден. Я и чай-то согласился попить только потому, что на кухне, как правило, легче говорить. Меньше официоза.

Она вздохнула.

– И о чем нам говорить? У тебя проблема – прислуги нет?

Он бросил на нее понятливый взгляд. Быстро же работает служба домашнего оповещения! Она продолжила, отпив из своей чашки.

– Я в домработницы к тебе больше не пойду, не надейся. – Сухо предупредила, с треском разломив хрустящую печенюшку: – И про внезапно вспыхнувшую любовь побасенки мне не рассказывай, все равно не поверю.

Антон взял круглое печенье и принялся крутить его в сильных пальцах, не зная, как пробить стену холодного недоверия.

– Понимаешь, мне за последнее время было так одиноко. Я виноват, конечно, но, может, мы сможем начать всё сначала? – Он горячо посмотрел ей в недоверчивые глаза, стараясь, чтобы она осознала его искренность. – Всё будет совсем по-другому, клянусь!..