Наталья Лукьянова - На краю печальных истин

– Доченька, – по-звериному выла она, – доченька моя родная! Красавица моя!

Не переставая кричать, незнакомка с необыкновенной легкостью оттолкнула оторопевшую Нину Ивановну от злосчастного турникета, прорвалась на заветную территорию и повисла на шее остолбеневшей Лерочки. На девушку напал страх, какого она не испытывала в жизни. Поверить в реальность происходящего Лера была не состоянии. Что, что происходит? Неужели судьба сжалилась над ней, и эта незнакомая, чужая и странная женщина, возраст которой невозможно определить, – ее мать? Лицо серое, волосы растрепаны, губы бледные, перекошены в крике. Грязные руки с неровными обломками черных ногтей. И еще – от женщины пахло перегаром и давно немытым телом.

Слезы сдавили горло, Лера не могла выговорить ни словечка. Губы шевелились, но не могли произнести самое простое и лучшее слово на земле – мама. Она поверила этой чужой и странной женщине сразу, безоговорочно. Девушка едва держалась на ногах. Голова кружилась. Через мгновение из глаз брызнули слезы. Это было настоящим спасением. Она с трудом понимала, что происходит вокруг, и не чувствовала ничего, кроме обнимавших ее рук.

Первой опомнилась и взяла себя в руки Нина Ивановна, которая от всего происходящего онемела, чего с ней давненько не случалось. Она первым делом строго цыкнула на стайку девчонок, которые к этому времени собрались в холле и с разинутыми ртами наблюдали за происходящим. Потом недолго думая решительно оторвала руки продолжающей причитать незнакомки от девушки. Лерочка пыталась сопротивляться, хотела что-то объяснить комендантше, но та прикрикнула на девушку:

– Сядь! И успокойся. Сядь, я сказала! Мы еще разберемся, где правда, а где вранье. Ишь, устроила концерт по заявкам радиослушателей. Мамашка объявилась, скажите пожалуйста. Ты на девку-то глянь, маманя новообращенная. Разве настоящая мать так бы поступила? Перепугала девчонку до смерти, того и гляди, в обморок грохнется. Побелела вся, краше в гроб кладут. Явилась не запылилась. Здрасте, я ваша мама. Чем докажешь? – Голос комендантши набирал обороты, она напирала на незнакомку грудью и потихонечку оттесняла поближе к двери. – Бросила девку на произвол судьбы, как котенка помойного. Ни одна зверюга так не поступает, понаделала делов! А теперь, когда выросла такая красавица, заявилась, кидается на нее, как тигра раненая!

Лерочку крик Нины Ивановны сводил с ума. Она что, каменная? Неужели она не понимает, что нашлась ее мама. Мама! Она теперь не сирота. Ей все равно, что мама плохо выглядит и больше похожа на бродяжку, а не на народную артистку, как мечталось в раннем детстве. Это совсем не важно. У нее есть мама, мамочка! Теперь все будет замечательно. Они будут жить вместе, вдвоем, они будут любить друг друга. Она будет ухаживать за своей мамочкой. Она будет работать на полную ставку, она поможет маме оправиться и встать на ноги. У них будет замечательная и долгая жизнь. Сквозь слезы девушка видела, как мама начала рыться в грязном пакете.

– Я тебе сейчас покажу! Я тебе докажу! Ты у меня попляшешь, фашистка проклятая. Моя это дочь, моя! – Женщина наконец извлекла из пакета измызганную бумажку и протянула ее Нине Ивановне. – На, выкуси! Читай, если умеешь. Это справка из родильного дома. Вот.

Комендантша примолкла, не скрывая брезгливости, двумя пальцами приняла клочок бумаги, водрузила на нос очки и стала внимательно изучать содержимое записки.

– Держи, – протянула она бумажку Лерочке. – Это правда твоя мать.

– Я знаю, – тихонечко ответила девушка. Слезы продолжали литься по лицу.

– И не реви, не реви, я тебе сказала! – вновь грозно прикрикнула Нина Ивановна. – Давай забирай свое счастье и веди к себе, приводи в божеский вид. Только учти, ночевать я ей здесь не разрешу. До одиннадцати – и все. И не проси и не умоляй. Чего смотришь на меня щенячьими глазами? Не положено. Уводи ее отсюда, а то я за себя не ручаюсь. Вот навязались на мою голову. Страсти-мордасти наразводили. Не было, девка, тебе печали, да родная душа объявилась. Из тюрьмы небось выпустили, или по помойкам надоело шляться мамашке твоей непутевой. – Она по-бабьи подперла щеку ладонью. – Бедная девка, за что хлебает?

Сыщик приехал довольно быстро. Паренек как паренек. Особого доверия с первого взгляда не внушал. Лохматая шевелюра до плеч, молод до неприличия, в ухе серьга, на худой заднице болтаются джинсы, которые еще к тому же порваны во всех местах. Бедный МУР, до чего докатились твои доблестные сотрудники! Стыдобища полная. Где традиции, обычаи? Совершенно тусовочный и довольно гламурный вариант бесшабашного бездельника из телевизора. Чубов приуныл. Он так понадеялся на подполковника, а тот прислал не сыщика, а какое-то чудо-юдо зеленое. Паренька звали Санек. Так и представился. Тоже не фонтан. Что за имя? Какой-то коктейль. Не Саша, не Александр, Санек, едрит тебя некуда. Руки опустились, честное слово. И ведет себя как прыщавый старшеклассник. Вопросы задает родителям неправильные, еще умудряется при этом криво ухмыляться. Маришка при виде такого высококлассного специалиста совсем сникла. Серега пока держался, но готов был убить этого опера. Потусовался сыщик пятнадцать – двадцать минут, не больше. Правда, это не помешало ему выпить кофейку, не отказался, маленький. Забрал информацию, которую успели накопать родители, записал контактные телефоны – и испарился. Серьезности никакой.

Чубов был в легком шоке от происходящего. Может, он зря все это затеял? Наняли бы частного детектива и решили бы все проблемы. Вот это что сейчас было? Пришел нелепый хиппи местного разлива, помелькал, поерничал – и исчез. Гарантии нулевые. От такого профессионала кроме неприятностей ждать ничего не приходится.

Как же ребят к жизни вернуть? Опять сникли. Он, здоровый и сильный мужик, друг семьи, мельтешит тут, а помочь ничем не может. Сыщика нашел, старый осел. Всегда знал, что нельзя ментам доверять. Прислал подполковник помощничка, обхохочешься. Стыд и срам. А Антон в беде. Что в эти минуты с ним происходит? Где он, с кем? А вдруг именно сейчас, сию секунду, он нуждается в неотложной помощи, а они сидят тут – три старых дурака – и ничего не предпринимают. У Чубова впервые в жизни опустились руки.

Неуверенно бормотать глупые слова утешения отцу с матерью, которые находятся на грани помешательства, – просто неприлично. Но и оставлять ребят он сейчас не имеет морального права. В то же время он прекрасно понимает, что не нужен им совершенно. Его присутствие здесь – нонсенс. Ну, скоротает он с родителями страшную ночь, и что? Они его не видят, он сейчас для них как мебель в лучшем случае. Бред какой-то, честное слово. Сидеть сложа руки, когда понимаешь, как дорога каждая минута…