Лайза Джексон - Бремя страстей

В любом случае дело о поджоге и убийстве оставалось нераскрытым.

У всех было алиби. Старшие Бьюкенены отдыхали в Палм-Спрингс, Деррик и Фелисити находились дома с детьми. Санни — в своей психушке, а Уилли пьянствовал в городе. Его многие видели в заведении Берли. Только Кэс­сиди была дома одна; она утверждала, что весь вечер работала за компьютером.

Однако заподозрить ее было нелегко. И вовсе не потому, что весь ее облик рас­полагал к доверию, убеждал сам себя Т. Джон, просто она действительно была не похожа на человека, который готов сжечь имущество соб­ственного отца.

— Теряешь хватку, Уилсон,— пробормо­тал Т. Джон, дожевав сандвич.

Он вытер салфеткой рот, выбросил бумаж­ную тарелку в переполненный мусорный бачок и сел в машину. Дело шло туго. Доддсу это не нравилось. Не нравилось это и Т. Джону.

С Аляски поступали все новые крохи ин­формации о Маршалле Болдуине, и Уилсон пристально следил за каждым шагом Маккен­зи и Бьюкененов, надеясь, что они допустят какой-нибудь промах. Однако до сих пор все его усилия оказывались тщетными; не удалось ему и поймать кого-либо из семейства на оче­видной лжи. Его люди прочесывали архивы местных больниц и клиник на предмет записей о какой-нибудь травме, возможно, полученной Бригом Маккензи в детстве, след от которой в виде шрама мог остаться на теле: казалось маловероятным, чтобы такой сорванец, как брат Чейза, ничего себе не сломал в детстве, чтобы ему не наложили в свое время парочку швов. Т. Джон хотел сравнить старые записи с результатами осмотра трупа Болдуина. Пока ничего обнадеживающего не подворачива­лось— выходило, что болезни Брига своди­лись к переломанному носу да паре ссадин.

Чтоб их, про себя выругался Т. Джон.

Когда-то он завидовал богатым. Его отец, мелкий фермер, жил в вечном страхе лишиться своего клочка земли, мать работала с утра до ночи не покладая рук, и Т. Джон, старший из шестерых детей в семье, всегда думал, что деньги решают все. Теперь он не был в этом уверен. Чем больше он узнавал о семействе Бьюкенен со всеми их капиталами, тем больше убеждался, что в жизни не встречал столь не­счастных людей.

Открыв пачку «Кэмела», Т. Джон маши­нально отметил, что с началом этого муторно­го дела к нему возвращается пристрастие к та­баку; он прикурил и глубоко затянулся, с удо­вольствием ощутив, как легкие обволакивает дымом. Ничего, когда дело будет закрыто, можно будет снова бросить курить — дать лег­ким передышку.

Кэссиди вошла в дом. Из комнаты Чейза доносился шум воды. Она представила, как Чейз пытается помыться, стараясь не замочить гипсовую повязку. Сколько раз она предлагала ему свою помощь, но он отказывался, не желая представать перед ней обнаженным, словно бо­ялся, что совершит непоправимую ошибку, ес­ли восстановит с ней более близкие отношения.

Она бросила сумочку и ключи на столик в кухне и решительно пошла по коридору. В конце концов жена она ему или нет? Она имеет право смотреть на него и касаться его тела сколько ей вздумается. Она устала от глупой игры, от постоянного ощущения, что вторгается в его частную жизнь.

Кэссиди даже не потрудилась постучать — просто повернула ручку, втайне порадовав­шись, что он оставил дверь незапертой. Ни секунды не колеблясь, вошла в комнату. В от­крытое окно дул теплый ветерок. Сквозь при­открытую дверь в ванную было видно запоте­вшее от пара зеркало над раковиной. В душе хлестала вода, то и дело с глухим стуком падало мыло, и Чейз, поднимая его, всякий раз негромко ругался.

Ей наверняка влетит, когда он увидит ее. Плевать! Сердце ее бешено забилось, и она присела на краешек кровати. Его кровати. Которую он так упорно отказывался разделить с ней. Вдруг ее осенило— что если раздеться и нырнуть под одеяло; Чейз выйдет из ванной и увидит ее, нагую, готовую отдаться ему. Однако она тут же отбросила прочь эту шаль­ную мысль. Неизвестно, как он отреагировал бы на подобную выходку.

Внезапно шум в ванной стих. Она сидела, затаив дыхание, словно завороженная, глядя на дверь и уже начиная раскаиваться в своем опрометчивом поступке, когда наконец в две­рях появился Чейз. Вокруг его бедер было обернуто полотенце. От неожиданности он ос­тановился, и она успела хорошенько разгля­деть его влажные черные волосы, слегка закуд­рявившиеся над ушами, лоснящийся живот с рельефно очерченными тугими мышцами, за­витки темных волос на широкой груди. И ни­каких повязок — он даже не предупредил ее, что именно в этот день с руки снимут гипс.

Кэссиди буквально пожирала его глазами, словно уже не чаяла увидеть мужа целым и невредимым: лишь мертвенная бледность и сухость освобожденной от гипса руки и все еще загипсованная нога напоминали о перене­сенных им травмах.

— Какого черта тебе здесь нужно?

— Ничего. Просто жду тебя. — Она стара­лась казаться невозмутимой, но легкое приды­хание выдавало ее волнение.— Ты не сказал, что идешь к врачу, что…

— Я думал, мы поняли друг друга. Эта комната закрыта для посещений…

— Я твоя жена, Чейз,— запальчиво отре­зала она.— В этом доме нет замков и сталь­ных решеток. Нет запоров и связки ключей. Нет пограничных полос между твоей и моей территорией. Мы живем здесь вместе!

— Последнее время мне казалось, что тебя не очень-то радовало это обстоятельство.

— А что если я изменила свое отноше­ние? — У нее бешено колотилось сердце и ка­кое-то шестое чувство подсказывало ей, что она — если хочет сохранить его — должна быть настойчивой. Иначе…

— Ну а если мое отношение осталось преж­ним?

Но она-то помнила, какой желанной была для него тогда, у бассейна. Он лжет. Она подо­шла к нему и, не отводя глаз, произнесла:

— Раньше тебя не приходилось уговари­вать, Чейз. Никогда. Ты понимал меня с полу­слова. Вспомни, каким нежным и ласковым ты был прежде, в первые годы…

— Я не желаю об этом слышать, — проце­дил он сквозь зубы.

— Неужели ты все забыл? - Это было давно.

— Не так уж и давно,— проронила она, пристально глядя ему в глаза.

Чейз тяжело вздохнул:

— Многое изменилось с тех пор.

— Нет, Чейз, это мы стали другими. Ты и я. Ты погряз в своей работе, а я — я просто закрыла на все глаза. И мы оба виноваты в том, что стали безразличны друг другу. При­шло время растопить наконец этот лед.

— Что, прямо сейчас? Здесь?..

— Да! — Кэссиди смотрела на него с вызо­вом; она стояла так близко, что достаточно протянуть руку и…— Думаю, пора.

— Я калека,— произнес он, и по лбу его пробежала тень.— Даже если ты забыла, то твой братец может напомнить.

— Ты не калека. Ты мой муж.— Сде­лав еще шаг, она почувствовала исходив­ший от него свежий запах мыла. — О, Чейз… — Закрыв глаза она положила ладонь на его плечо.

Чейз не пытался отстраниться.