Лайза Джексон - Бремя страстей

— Где вы это нашли?

— Любопытная история. Джон Доу сжи­мал цепочку в кулаке и ни за что не хотел выпускать ее, хотя испытывал при этом чудо­вищную боль. С огромными предосторожнос­тями нам удалось ее вынуть из пальцев, и тогда он сказал… угадайте, что?

Она посмотрела на него, потом перевела взгляд на Гонсалеса.

— Что?

— Нам показалось, что он выкрикнул ваше имя, но это только предположение, голос у не­го почти пропал. Легкие разрывались от крика, но звука не получалось.

Кэссиди судорожно сглотнула, но это не был глоток кофе. Глаза ее слегка увлажнились. Определенно, он на правильном пути. Возмож­но, если на нее умело поднажать, то она рас­колется…

— Я подумал, не вас ли ему хотелось тогда видеть… А может, он и видел вас на лесопилке той ночью?..

Т. Джон мрачно взирал на женщину. Она нервно облизала губы, старательно избегая встретиться с ним взглядом.

— Я уже сказала, что меня и близко не было от того места.

— Все равно, вы находились дома в пол­ном одиночестве. Но алиби у вас нет. — Уилсон обернулся к Гонсалесу, забирая со стола пластиковый пакет.— Сняли отпечатки?

Гонсалес едва кивнул.

— Отлично! — Уилсон снова смотрел на женщину, вытаскивая из пакета потемневшую серебряную цепочку.— Интересно, почему страшно обгоревший человек не желал рас­статься с какой-то побрякушкой, будто она, понимаете, представляла какую-то ценность?

Она промолчала, тогда Уилсон небрежным жестом отпустил пакет, и тот тихо спланиро­вал на стол, а сам продолжал держать в руке цепочку так, что медаль с изображением свято­го Христофора зависла на уровне ее лица.

— Интересно, какой в ней смысл? — произ­нес он и тут же заметил, как в ее глазах опять вспыхнули искры гнева. Но она ничего не ска­зала. Уилсон уронил цепочку, почернев­шие звенья которой свернулись кольцами на столе.

Какое-то время она не мигая смотрела на обуглившийся металл, хмурясь все больше, и наконец сказала:

— Мы закончили? Теперь я могу уйти?

Уилсон был посрамлен. Женщина что-то знала и уносила тайну с собой, а он оставался здесь с грандиозным делом об убийстве и под­жоге, впервые за девять лет его службы… А его шанс занять место Флойда Доддса…

— Ничего не хотите добавить к вашему рассказу?

— Нет.

— Даже несмотря на отсутствие у вас али­би?

— Я была дома.

— Одна!

— Да.

— Укладывали вещи? Вы же собираетесь покинуть своего мужа?

— Я работала дома на компьютере. Там есть таймер, так что можете сами убедиться…

— В чем? Что кто-то там был? Или кто-то привел специалиста по компьютерам, который знает, как влезть в машину… в память, чтобы изменить время вхождения? Позвольте мне вам сказать, что вы сами вредите себе.— Он сгреб со стола цепочку и опустил ее в пластико­вый пакет.— Знаете, что бы вы ни натворили, вам самой будет легче, если признаетесь. А ес­ли вы прикрываете кого-то… черт возьми, ка­кой смысл брать на себя ответственность за то, чего вы не совершали? — Она отвела взгляд.— Вы не… Вы ведь не покрываете мужа? Да-да, это глупо. Вы же собирались разбежаться.

— Мне будет предъявлено обвинение? — решительно спросила она.

Два ярких пятна заиграли на ее скулах, а под свободной курт­кой напряглось стройное тело, которое, долж­но быть, похудело фунтов на пять за те двадцать четыре часа, что прошли после пожара. Она не улыбнулась.

— Как я уже заявила, мне бы хотелось навестить мужа.

Уилсон бросил взгляд на коллегу.

— Знаете, миссис Маккензи… Вы не воз­ражаете, если я буду вас так называть, пока вы еще официально замужем? Идея чертовски своевременная. Может, вы и другого парня наве­стите, и у вас появится возможность сказать мне, кто он… Правда, вид у него такой, что, полагаю, и родная мать его не узнает.

Гонсалес переместился к двери.

— Доддсу это наверняка не понравится… чтобы в его отсутствие…

— Предоставь мне уладить это с шерифом.

— Погоришь, дружище.

— Я позвоню старине Флойду. Сделаем визит официальным, о'кей?— Уилсон потя­нулся и встал со стула.— Между прочим, ему вообще не нравится мой метод работы.

Но Гонсалес не отступал.

— Врачи настаивали, чтобы их пациентов не беспокоили.

— Черт побери, мне это известно! — Уи­лсон взялся за шляпу.— Да и как их можно побеспокоить? Один малый без сознания, ка­жется, в состоянии комы, а второй… тот, воз­можно, уже не принадлежит нашему миру. Ра­ди Бога, здесь жена одного из этих людей. Ей необходимо увидеть своего мужа. Может, ей удастся помочь нам вылезти из этого дела. Ну, что? Вперед, миссис Маккензи, если вы не передумали.

Кэссиди пыталась справиться с обуревав­шими ее чувствами, мозг лихорадочно работал, ища ответы на множество вопросов. Она не спала уже более суток, а когда ей удавалось задремать, кошмарные видения ада на лесо­пильной фабрике сливались с видениями дру­гого ужасного пожара, который, как прожор­ливый огненный зверь, изуродовал жизнь ей и всей ее семье семнадцать лет назад. Дрожь охватила ее, колени подгибались, как только она вспомнила… О Боже, как отчетливо она все это помнила! Черное небо, красное зарево и раскаленные белые искры, выстреливающие в небеса, будто сам дьявол издевательски гри­масничал и плевался в Бога. Разорение… смерть… Господи, помоги мне!

Она заметила, что помощник шерифа при­стально смотрит на нее, он чего-то ждал от нее, она вспомнила, что он задал ей вопрос… кажется, о поездке в больницу.

— Мы уже можем ехать в больницу? — спросила она, стараясь внешне ничем не вы­дать своего состояния. О, Господи, пожалуй­ста, не допусти, чтобы он мучился! К глазам подступали слезы, словно капли росы, они по­висли на ее ресницах, но она не доставит удо­вольствия помощнику шерифа Т. Джону Уилсону видеть ее сломленной.

Ей следовало потребовать присутствия ад­воката, но это было невозможно — ее личным адвокатом был муж, а он сейчас боролся за собственную жизнь. У нее не было возможнос­ти увидеть его, но от врачей она знала, что у него сломаны ребра, челюсть, обожжены лег­кие, трещина в бедре, повреждена роговица правого глаза. Он чудом остался жив. Ему еще повезло…

Заставив себя подняться, она украдкой бро­сила прощальный взгляд на потерявшую свой блеск серебряную цепочку, ее неподвижные кольца показались ей мертвой змейкой в про­зрачной упаковке. Сердце у нее вдруг часто забилось, но она одернула себя — это просто серебряная безделица, недорогое украшение, и для нее оно ничего не значит. Ничего!

В больнице все звуки кажутся приглушен­ными. Дребезжание тележек и каталок, сигна­лы вызова врачей, тихие шаги — все звуки, казалось, неожиданно смолкли, когда Уилсон открыл перед ней дверь и она вошла в палату, где под стерильной белой простыней непо­движно лежал ее муж. Половину лица, правый глаз в том числе, макушку и затылок закры­вали бинты. То, что оставалось открытым, было в синяках и кровоподтеках. Распухший нос пересекали швы, мелкие порезы кожи были замазаны тонким слоем антисептика желтого цвета. Отросшая темная бородка уже чуть при­крыла открытую часть подбородка. Из капель­ницы в его вены поступала целебная жидкость.